Цена вздоха
Шрифт:
Аленушка падает вперед, упирается в землю руками, уже хочет заплакать, но тут ее вдруг резко подбрасывает вверх и ставит на ноги. Айва хватает ее за грудки и не дает упасть, а Аленушка уставляется на колдунью испуганным взглядом.
— Чертова букашка! — Яростно, со злостью ругает девушку Айва, ее золотые глаза будто разгораются пламенем гнева, лишая Аленушку возможности пошевелиться. — Думаешь, ты это делаешь для них?! Не могу поверить, что я произошла из вашего никчемного племени! Что, если бы все было наоборот?! Что если бы это ты умерла
— Конечно, нет! — Вспыхивает на мгновение Аленушка, но тут же замолкает, понимая, что этот спор она уже проиграла.
— Тогда какого черта тебе неймется?! — Продолжает Айва кричать еще громче, напирая сильнее и встряхивая Аленушку так, словно хочет вытрясти из нее душу. — Будто я хотела их убивать! Будто бы мне это понравилось! Будто я одна виновата!
Колдунья бросает девушку от злости на землю, взмахом заставляет ветер поднять остывающее мясо и очистить от грязи, а затем кидает его Аленушке прямо в руки. Девушка ловит мясо, сев на земле, но уже не решается отбросить, глядя в затылок отвернувшейся колдуньи.
— Думаешь, мне хорошо? — Продолжает Айва спокойней. — Думаешь, не знаю, что ты пережила? Да вот только это ты ничего не знаешь, девчонка. От той деревни, где я когда-то родилась, даже пепла не осталось. Ни одной собаки не уцелело. Знаешь, каково мне было? Да только это еще не все, теперь подумай, что я чувствую, когда ты смотришь на меня так, как я смотрела на ту тварь, что у меня на глазах оторвала головы трем моим братьям. Только вот то был пораженный, зверь, которого изменил проклятый лес. А ты во мне видишь такое же чудовище.
У Аленушки дрожит губа, но пошевелиться она не может. Впрочем, колдунья этого и не требует.
— Делай, что хочешь. — Поворачивается Айва и глядит строго, без малейшего сочувствия, но теперь ее взгляд кажется Аленушке совсем другим, не таким злым и бесчувственным, хотя он ничуть не изменился. — Хоть с голода помирай, если хочешь, хоть меня вини. Плевать. Я тебе в последний раз говорю, что лучше бы тебе утереть сопли и взять себя в руки. Сколько ты букашек передавила? А сколько еще передавишь? А скажи-ка, чем они, по-твоему, от человека отличаются? Думаешь, не живые, так и ничего страшного?
Айва успокаивается, перестает кричать, снова отворачивается, презрительно хмыкнув, достает из-за пояса толстый, кожаный мешочек и бросает к ногам Аленушки.
— Хоть сотню раз подыхай. — Бросает Айва презрительно. — Только знай, что этим ты все равно никому не поможешь.
И оставив Аленушку сидеть на земле с куском еще не успевшего остыть мяса, с толстым кошельком и в грязном сарафане, опустошенную и лишенную сил, а сама возвращается в город, забрав с собой лишь оставшийся кусок приготовленного на костре мяса.
Скоро Айва возвращается в город, но здесь еще долго снует по улице, пытаясь незаметно шмыгнуть в переулок. Под пристальными взглядами идущих мимо мужичков, оказывается не так просто это сделать, так что колдунья так и ходит мимо переулка почти до самого вечера.
Стемнеть еще не успевает, когда Айва возвращается к мальчику в сарай, но вот мясо становится холодным. Ночь грозит вскоре опуститься мрачной тенью, изгнав дневной свет до утра, и колдунья тяжело вздыхает, пробравшись в сарай, будто вернулась домой после тяжелого дня. Алеша сидит к ней спиной, даже не оборачивается, ковыряется в простыне, смотрит под ноги, прогнув спину.
— Проголодался? — Сердитым голосом заговаривает с ним колдунья, еще не успокоившись после встречи с Аленушкой.
Сразу же она пытается успокоиться и подходит ближе, чтобы отдать угощение Алеше лично в руки, не приказывая ветрам относить к нему еду. Алеша все еще не оборачивается, и Айва лишь сейчас замечает, что отростки на его спине изменились. Они не выросли, не стали длиннее, и поэтому колдунья не сразу заметила перемены, но сделав шаг, она видит, что отростки теперь стали заметно толще, дрожат, но сидят на спине мальчика так плотно, что взгляду их движения поначалу кажутся спокойными.
— Ты что делаешь?
Айва становится у мальчика за спиной, наклоняется и замечает, что по простыне тянется муравьиный караван. Насекомые растягиваются длинной, почти ровной ниточкой, пересекающей всю простынь от края до края, а мальчик осторожно, даже бережно достает по одному муравью, давит пальцами и складывает рядом с ногой.
Айва роняет на пол мясо, увидев, что из муравьиных трупов мальчишка уже собрал целую горку, которую можно было бы наполовину заполнить ее ладонь. Тут же она хватает Алешу за плечо, разворачивает и, взяв за грудки, легко поднимает над землей.
Колдунья слишком злится и уже почти не контролирует своего гнева. Ее лицо вдруг так сильно искажается, что становится похоже на волчью морду. Очарование ее привычных, строгих черт не пропадает совсем, но так сильно изменяется, что Айву можно было бы не узнать, если бы ее лицо не преобразилось на глазах у мальчика. Даже зубы колдуньи становятся больше и острее, оскал шире, а кожа на лице так скукоживается, что от губы и до самых глаз вся покрывается тонкими, длинными складками. Айва начинает говорить, и в ее голосе вдруг проявляется хрипота, похожая на волчий рык, которая делает ее мягкий, звонкий и приятный голос пугающим.
— Что ты делаешь, оборванец!? — Спрашивает она, и мгновенно застывает.
С лица колдуньи тут же пропадает это жуткое выражение, и Айва вновь становится похожа на себя, вернув разом все очарование, но теперь на ее лице появляются редкие оттенки растерянности и удивления. От складок не остается и следа, кожа легко разглаживается, снова начав походить на гладкий шелк, но Айва даже не пытается скрывать изумление, глядя на спокойное, не выражающее никаких эмоций лицо мальчика, и больше всего — на его глаза, в которых рядом со зрачками уже появились черные пятна охватившего мальчишку проклятия.