Цена желания
Шрифт:
Он потушил остаток дымящейся сигареты о желтый, потускневший металл крышки-пепельницы и поднял лицо на Марину. Она смотрела на него грустными глазами. Тимур подмигнул ей и направился в коридор. Он медленно одевался, словно ждал, что его вот-вот остановят, но Марина молчала. Она не могла переступить через свою девичью гордость и хоть как-то дать понять, что не хочет расставаться. Если бы он вел себя более настойчиво, она бы словно сдалась натиску. А Тимур – сама вежливость и галантность: нежно поцеловал ее в щеку перед уходом и, улыбнувшись, пожелал спокойной ночи.
Когда за ним закрылась дверь, Марина еще несколько минут стояла, не сдвигаясь с места. Она не могла понять, как за такой короткий срок с нею могли произойти такие перемены? Еще недавно трясущаяся от страха, поймав на себе взгляд Тимура, она была готова к тому, чтобы именно он стал ее первым мужчиной. «Права Алиса – засиделась я в девках», – вздохнув, Марина побрела на кухню. Убрала со стола, машинально дожевала оставшийся нетронутым бутерброд и, выключив свет, решила лечь спать.
Она не стала по обыкновению с вечера готовиться к завтрашнему дню. Сегодня не хотелось все делать по заведенным ею правилам. Она просто встанет пораньше и соберет сумку, прогладит халат. Сейчас она могла лишь быстро раздеться и плюхнуться на диван и, закутавшись в теплое одеяло, вспоминать прошедший вечер.
Она не заметила, как сон сковал веки и последней мыслью, которая четко вырисовалась в голове, была: «Это произойдет совсем скоро…» Марина не могла не думать о том, что волнует каждую девушку, стоящую на пороге больших перемен. Мысли о них вытесняли все, казавшееся ранее важным. Молодое тело, заждавшееся ласк, истомившееся ожиданием прихода сильного чувства, напряглось, и даже во сне это физическая неудовлетворенность не давала девушке спокойно спать. Утром Марина резко открыла глаза и ощутила неприятную тяжесть внизу живота: всю ночь во сне она занималась любовью с мужчиной, лица которого не помнила. Свежими остались впечатления от его умелых прикосновений, заставлявших трепетать ее тело и даже тепло влажного языка, проникающего и возбуждающего ее. Девушка потянулась, стараясь сбросить с себя оковы не желающего уходить из памяти сновидения. Ей было непривычно пробуждаться с такими впечатлениями. Марина перевернулась на другой бок и снова закрыла глаза. Ей хотелось, чтобы все снова повторилось, но с определенным действующим лицом – Тимуром. Но ничего не вышло.
За окном было еще темно. Выбираться из теплой постели не было желания, но Марина присмотрелась к часам, висевшим над кроватью, и быстро вскочила. Она могла опоздать на занятия. Накануне зачетной недели ей не хотелось выбиваться из собственного графика. Девушка сказала себе, что нужно быть менее романтичной и более реалистичной. Что все у нее хорошо и замечательно!
С таким настроением она впорхнула в аудиторию за несколько секунд до звонка. В вестибюле она едва успела на ходу поправить прическу, осмотреть себя в огромном зеркале. Устраиваясь по обыкновению на первой парте, она искала глазами Тимура и не находила его. Настроение сразу упало. Сидящая рядом Таня Кислова наклонилась и шепнула ей на ухо:
– Твой Ромео этой ночью устроил такой кутеж в общаге. Оторвался так, как никогда. Ты, что ли, его разогрела, да не пригрела? – У Марины потемнело в глазах. Она сжала челюсти и посмотрела на соседку ненавидящим взглядом. – А я-то тут при чем? Меня твой Тимур не трахал. Ты на Майку Дубову так смотри. Это из ее комнаты стоны на весь этаж раздавались.
Марина не помнила, как получилось, что она молча вцепилась Татьяне в волосы и с силой ударила ее лицом о стол. Преподаватель, услышав улюлюканье и непонятный шум за спиной, оглянулся, перестав писать на доске. Перед ним предстали молча дерущиеся девушки, подбадриваемые со всех сторон зрителями.
– Дай ей, дай, Маринка! – неслось с задних столов.
– Во, тихоня дает! – взвизгнул кто-то совсем близко с Мариной.
Она потеряла ощущение реальности, не чувствовала боли. Она только понимала, что не может остановиться. Несколько девчонок пытались разнять словно обезумевших дерущихся, но получилось это у двух, нехотя вмешавшихся в разборку юношей. Именно к ним обратился преподаватель, когда понял, что сами девицы не остановятся. Два друга Тимура не без удовольствия наблюдали за происходящим издали, а потом каждый из них едва держал озлобленных, исцарапанных, раскрасневшихся сокурсниц. Когда они немного успокоились, обеих с вещами отвели к декану давать объяснения и получать нагоняй.
Марина и Таня, опустив головы, стояли и выслушивали все, что полагается говорить в таких случаях. Декан был крайне удивлен случившимся. Единственное, что ответила на все его вопросы Марина, что виноватой она считает только себя и просит наказать ее одну.
– Светина, Кислова, вы сорвали занятия! Марина, ты что, с цепи сорвалась? Я не знаю, что на тебя нашло, но как знать – не повторится ли это еще? Кислова, скажи хоть ты что-нибудь вразумительное! – Декан закурил, что строго-настрого запрещалось в стенах учебного заведения. Он не скрывал того, что расстроен происшедшим. И заводила – Марина Светина – тихая, старательная девушка, которая ни разу не проявила себя с подобной стороны. Татьяна молчала, не поднимая головы.
– Она ни при чем, Виктор Павлович, – упрямо твердила Марина.
– Светина, я это уже слышал. – Стало понятно, что ничего от возмутительниц порядка он не добьется. – Еще раз повторится – отчислю из училища, понятно? Долой с глаз моих.
Марина вышла из кабинета, бросила взгляд в сторону нашептавшей страсти Таньки. Сейчас обе остыли и с ужасом вспоминали то, чему стал свидетелем весь курс. Марина подошла к Кисловой и, заметив, как та в страхе отшатнулась, поспешила успокоить ее.
– Продолжения не будет, не бойся. И вообще, извини, что я сорвалась. Ты-то, в конечном счете, ни в чем не виновата. Только помни, что стукачей во все времена били. – Повернулась и пошла в сторону вестибюля. Возвратиться снова в аудиторию она не могла. Она не видела, как Кислова долго смотрела ей вслед, а потом тоже направилась из здания училища, собравшись в общежитие. Она понимала, что может получить «добавку» за длинный язык еще и там.
А Марина вышла на морозный воздух, забыв надеть шапку и запахнуть старенькую куртку. Но холода она не чувствовала. Она вообще словно отделилась от всего происходящего вокруг и автоматически переставляла ноги, которые сами вели ее к дому.
Самым обидным стало исполнение старого, как мир, правила: Майка Дубова, если не подруга, то ближайшая из всех, с кем познакомилась в училище и общалась Марина, так подло поступила с нею. Именно она была одной из тех, кого она пригласила к себе на день рождения. «Не могла ведь она не знать, что Тимур ухаживает за мной. Подставила себя, мразь, подстилка! Сколько залетных мотыльков перебывало на несвежих простынях ее кровати в общаге?» Раньше Марину восхищали Майкины рассказы о ее очередных любовных похождениях, но на этот раз все выглядело по-иному.
Марина шла, проклиная подлую, доступную любой прихоти Майку, не замечая, что обвиняет в случившемся только ее. О Тимуре она вообще вспомнила вскользь, словно его участие в происшедшем было нормальным, естественным и не считалось предательством, изменой. Потом ее осенило: «После того, как он вышел от меня, он поехал к ней! Он разыгрывал из себя влюбленного рыцаря, а через час наверняка обсуждал меня, лежа в постели с этой блондиночкой Майкой. Как, должно быть, они смеялись над нею. Стыдно-то как, а она размечталась о чистых отношениях. Идиотка доверчивая, дура, дура!»