Центр
Шрифт:
После значительной паузы компьютер поинтересовался:
— Позвольте узнать, чем вы будете заниматься.
— На этот вопрос должен ответить, прежде всего, ты. Чем ты можешь меня развлечь?
— Вас интересуют фильмы, книги, музыка.
— Да, меня интересуют любые формы искусства, если они создавались с талантом, с душой, а не так, как на Нокте… Впрочем, ничего другого у тебя всё-равно нет, так что придётся привыкать…
В этом аэроцикле имелся и зал для проведения совещаний. Туда и прошла Аннэя. Сказала:
— Ну, включай список записей, которые у тебя имеются…
На
— Ну, вот и хорошо. Хотя здесь всё, в основном, глупости, но всё же я смогу развлечься и этим.
— А чем вы намерены питаться? — поинтересовался компьютер.
— Да. Вот это серьёзный вопрос, который меня волнует. Скажи-ка, как рассчитаны запасы провизии.
— В хранилище имеются питательные таблетки. Каждая таблетка способна поддержать жизнедеятельность организма в течении суток. Мы рассчитываем на трёхгодичное питание каждого из двадцати участников экспедиции.
— На Нокте действительно считали, что пробудем у центра три года?
— Всякое может быть. Ведь никто не знает, что там нас ждёт.
— Да. Действительно. Но всё же я начну подпитываться таблетками именно из того, что рассчитано на меня. Ну а на обратном пути мне всё же придётся спать. Это будет уже не так страшно. Главное — это вернуть свет на небо… Ну, ладно. Давай посмотрим, что тут у тебя есть.
Вот так и началась новая жизнь для Аннэи. Однообразные дни пролетали то медленно, то через чур быстро. Девушка читала, слушала музыку, смотрела фильмы, среди которых были и те, в которых снималась она, а также и фильмы с участием Эвана, или ещё чаще — фильмы про Эвана, но без его участия.
В Аннэе проснулось творческое начало. Так как в хранилище нашлась гитара — она на этой гитаре частенько наигрывала. И стихи писала. Затем засела за мемуары… Писала долго и по многу, подробно описывала свою жизнь. Потом, когда села перечитывать — написанное показалось ей необычайно скучным, и она уничтожила большинство записей…
Но затем, от нечего делать, снова начала описывать свою жизнь, но теперь уже с примесью фантастики. Так, например, она воображала, будто изначально отправилась к центру мирозданья, вместе с Дэклом. Далее следовали бессчётные, переполненные страстью диалоги, реже- приключения. Вместе, они спасали мирозданье от коварных врагов, и не допускали такого кошмара, как затемнение неба.
Много чего воображала в эти одинокие дни Аннэя. Но, хотя старалась настроить себя на возвышенный, романтический лад — всё чаще в её грёзы приходил такой кошмар. Будто за их, бесконечно прыгающем от мира к миру аэроциклом гналось некое безобразное чудище. И главной целью этого чудища была она, — Аннэя.
Однажды ей приснилось, будто чудище догнало их, разорвало обшивку аэроцикла, а затем — и грудь Аннэи, вырвало её, ещё бьющееся сердце.
Девушка с пронзительным криком проснулась там, где она засыпала — в зальце. На столике перед ней ещё лежала недавно распечатанная книга со стихами. В воздухе витала тихая, усыпляющая музыка.
Компьютер осведомился:
— Вам опять приснился кошмар?
— Да, опять, — вздохнула Аннэя.
— Быть может, всё же пройдёте в криогенную камеру?
— Ты прекрасное знаешь мой ответ: нет. Лучше скажи, может ли нас догнать кто-либо?
— Нет. Мы летим с предельной скоростью. Никому ещё не удавалось разогнаться быстрее скорости света.
— И всё же… Ведь мы летим к центру по спирали, долгим, закрученным путём. А вот если бы кому-нибудь удалось срезать — пролететь по прямой, тогда бы он нас догнал.
— Но вы же знаете: после затемнения неба отказали световые двигатели у всех аэроциклов. Причина в том, что эти двигатели черпают составляющую своей энергии из света неба.
— Всё это мне это известно, и всё же мне кажется, что найдётся кто-то, кто может догнать нас и без световых двигателей.
— Но кто же это может быть? Мне ни известно ни о других Ноктских экспедициях, ни, тем более, о чудовищах, которых вы себе воображаете.
— Да. Наверное, ты прав. Откуда я могу знать о том, что за нами кто-то гонится. Это так одиночество и особенно — постоянное пребывание в замкнутом пространстве так на меня влияют. Если бы здесь были запасы алкоголя, то я начала бы пить, и пила бы, как Эван в свои худшие времена. Но алкоголя нет, и поэтому я займусь чтением стихов.
Несмотря на то, что Аннэя за время этого полёта часто вспоминала свою прошлую жизнь, — воспоминания об Апраче приходили к ней крайне редко. Не могла она предположить, что именно он, Апрач, гонится за ними. Слишком ничтожным он ей казался. Такой способен только пригрозить, помахать кулачищами, но и не больше того — против Ноктской техники он был бессилен. Он так и должен был, по разумению Аннэи, навсегда остаться пасти коров.
Но читателю уже известно, сколь велика была жажда отмщения в сердце Апрача. Он, по сути, был уже безумцем, но безумцем рассчётливым, напряжённо, с полной самоотдачей идущим, а точнее — летящим к своей цели.
Правильным оказалось предположение его перепуганного соседа: не обязательно было каждый раз бить молотом по радужному камню. Достаточно было только встать на этот молот, и дальше — под тяжестью Апрача, молот уже сам нажимал на камни, и вызывал новые и новые радуги.
Апрач не помнил, как он бежал от коровьей фермы к камню. Но если бы кто-нибудь случайно попался на его пути, то Апрач, не задумываясь, снёс бы молотом эту преграду.
Но ни людей, ни животных ему не попалось. Только деревце, на которое он наскочил в темноте. Вот — удар молотом, и десятилетний ствол уже расщеплён, и дерево упало… Нет — ничего этого не запомнил Апрач!
Он вскарабкался по крутому склону, который тоже ненавидел, ведь именно с него упал когда-то и изуродовал своё лицо.
Вот и радужный камень. Апрач поставил на него молот, а потом и сам, обхватив своими широченными, мощными ладонями рукоять, встал на молот…
Апрач оказался внутри радуги. Он видел прекрасное сияние, которое могло бы восхитить почти любого человека, но не испытывал ничего, кроме едкой, сильной ненависти, желания поскорее добраться до Дэкла.
Так прошло несколько минут. Вдруг Апрач выругался, прохрипел: