Цепной щенок. Вирус «G». Самолет над квадратным озером
Шрифт:
За бортом что-то неприятно плеснуло. Напрягая слух, можно было уловить отдаленно звучащую музыку.
— Ты один, что ли, такой? — вдруг зло сказала Маруся.
— А что, ты можешь предложить что-то еще?
Опять они с минуту помолчали. Плеск не повторялся.
— Ты видел эту — Виолетту? Тетка теткой, она никто и ничто, какой-нибудь вшивый скучный терапевт во вшивой скучной поликлинике. Ты думаешь, почему она вырядилась, почему она накрасилась? Она эти платья десять лет хранила, а теперь сунула в чемодан. Где ей их еще надеть? И совершенно не нужен лагерный клифт, извращение может быть каким хочешь, оно все равно будет настоящим. Важно не что происходит, а что ты чувствуешь.
— Слушай-ка, — прервал ее Олесь, подчиняясь теме. — А как ты думаешь, чего ради опытный патологоанатом впадает в тихую истерику при виде трупа?
— Не знаю. Но, когда падал самолет, там, на пирсе, я почувствовала, что от ужаса сейчас взлечу птицей. Наверное, есть еще какая-то причина. — Она щелчком стряхнула пепел со своей сигареты. — Мы здорово запутались. — Олесь слушал, не перебивая. — Чуть не упал самолет. Потом странная история с грузовиком церковной литературы. Ансамбль «Русские народные скелеты» репетирует. Кабанчика режут на палубе. Эта парочка за столом. Они же оба сумасшедшие. А труп в душе? Ну скажи, куда он потом-то делся?
— А никуда! — наконец отозвался Олесь. — Мне кажется, труп всего один. И убили молодого человека еще в Афганистане законным образом, в бою. Нет никакого преступления. Просто гроб внесли на корабль отдельно, а покойника отдельно. Другой вопрос, зачем? Другой вопрос, какого черта нужно было мертвеца в душе мыть и дважды взрезать?
— Ты думаешь, тот пьяный был мертвец из Афганистана!
— Не думаю, а уверен. Про кабанчика вот не знаю, загадочная история, про Библии тоже не знаю, нужно разобраться, а вот насчет мертвецов, тут как раз понятно, тут все слишком логично, тут-то как раз все складывается.
— А зачем тогда пустой гроб?
— По логике, для того чтобы что-то подпольно провезти, скажем, оружие или наркотики. Ведь это очень логично: труп под видом пьяного едет отдельно с билетом, а в гробу едет что-то иное. В душ они его, предположим, приволокли, потому что запах. И распороли еще раз по той же причине, пьяные дураки…
— Слушай, а кому нужно на Большом Соловецком оружие или наркотики?
— Вопрос, конечно. Не знаю! Нужно посмотреть, что там в гробу, может быть, вообще что-то другое. Я же исходил из стандартных предположений, а возможны ведь и другие варианты.
11
Внизу, в коридоре четвертого класса, рядом с дверью их каюты все еще стоял капитан-директор. Глаза у капитана-директора были какие-то оловянные, он курил, часто затягиваясь, и свободную руку держал зачем-то на ручке двери.
— Ну как она? — спросил Олесь, на ходу расстегивая плащ.
Капитан-директор надавил ручку двери. В каюте все так же сидел корабельный доктор, Тамара Васильевна так же лежала на своем месте, правда, теперь вся обвешанная какими-то датчиками, а Виолетта, неподвижная, разместилась у окна.
— Кто разрешил войти? — спросил сухо корабельный врач. — Я прошу выйти отсюда.
Олесь и Маруся скинули верхнюю одежду и послушно ретировались.
— Ну и что вы обо всем этом думаете? — спросил капитан-директор, когда они оказались снова в коридоре.
— Я думаю, нужно как следует осмотреть душ, — сказала Маруся и прикурила от папиросы капитана. — Или вы уже?
— Нет, как-то не сообразил. Нужно осмотреть. — Он высоко поднял руку и стряхнул с папиросы пепел.
На белом рукаве возле локтя отчетливо был виден небольшой накрыв. Где-то капитан-директор этим рукавом зацепился и потерял нитку. Опустив руку в карман, Олесь нашел эту припасенную нитку, сохранившуюся, как вещественное доказательство, и не без удовольствия намотал ее на палец.
«По крайней мере, Понятно, кто лазил по нашему номеру в гостинице, — подумал он. — Вот жаль, не ясно, зачем он там лазил».
Капитан-директор покашлял точно так же, как делал это в радиотрансляции, и сказал хрипло:
— Вне зависимости, что мы отыщем в душевой комнате, всех приглашаю сегодня на ужин.
— По поводу? — спросила Маруся.
— Именины у меня! — Капитан опять покашлял. — Если не придете, обижусь насмерть и спишу с судна прямо в открытом море.
Но осмотреть душ так и не успели, потому что дверь каюты приоткрылась, в щели возникли широкие шелковые рукава Виолетты, рукава скорбно взлетели вверх, и Виолетта попросила:
— Кто-нибудь, срочно в аптеку, нужен викаронит. В ампулах.
Капитан-директор кивнул послушно, загасил о подметку светлого ботинка папиросу и полез по ступенькам вверх. Дверь тут же с треском захлопнулась, и Виолетта повернула ключ.
— Пойдем, — сказал Олесь. — Посмотрим!
— Нет, — сказала Маруся. — Ты можешь, конечно, пойти и посмотреть. А я пойду выпью. Приходи в бар.
Когда звук ее каблучков утих на железных ступенях, Олесь постучал в дверь. Опять повернулся ключ, и он беспрепятственно вошел в каюту. Ни слова не говоря, он взял казенное полотенце, достал из кармана плаща мыло в розовой мыльнице, достал старенькую зубную щетку в коричневом футлярчике и тюбик с зубной пастой.
Душ состоял из двух секций. Сперва, прямо за дверью, маленькая раздевалка. Здесь была вешалка и накрашенная скамеечка. Потом за стеклянной узкой перегородкой кафельный квадрат с металлическим большим стоком и стационарно закреплённым рассекателем на высоте полуметра над головой. Воздух здесь был наполнен горячей влагой, все говорило, что душ только что посещали. Олесь сначала зажег свет, надавив на кнопку выключателя, только потом запер наружную дверь. Он устал за этот безумный день и раздевался очень медленно, зачем-то осматривая каждую снятую с себя вещь.
Когда он снял трусы, к двери кто-то приблизился снаружи.
Прошелестели очень осторожные шаги. В дверь даже не постучали, а только тихо, тихо поскреблись.
— Занято! — сказал зло Олесь и положил трусы на скамеечку. Человек по ту сторону двери громко, казалось, судорожно дышал, но не говорил ни слова и не уходил.
«Вот сначала я помоюсь, а потом буду играть в сыщиков-разбойников, — сказал себе поэт и растворил стеклянную перегородку. — Хватит на сегодня идиотских приключений… Нечего придумывать…»