Цепной щенок. Вирус «G». Самолет над квадратным озером
Шрифт:
— Что вы от меня хотите? — спросил он.
— Я знаю ваш вопрос. — Молодой человек будто получал удовольствие от этого разговора. — Вы хотели бы узнать что-нибудь о случаях нераскрытых убийств, когда на горле потерпевшего обнаруживается след удушения, как от шелкового шнурка. — Павел Викентьевич чиркнул себя по чистому горлу ребром ладони. — Вот здесь. — Шрама у него самого никакого не было, как не было шрама и у Чекана. — Должен вас проинформировать, подобные случаи не зарегистрированы, по крайней мере, как мне известно, за последние восемь лет, не считая, конечно, сегодняшнего случая — три солдата и все убиты из огнестрельного оружия. Если хотите, могу подтвердить все сказанное документально. Вы мне не верите?
— Верю, не нужно подтверждать.
— А вы уезжайте из города. Ваши деньги мы вам привезем сами в Москву, все в целости, до копеечки, без никаких вычетов. А хотите, билет вам купим? А хотите, я вас сам на служебной машине на вокзал отвезу?
Бессмысленный этот разговор продолжался еще некоторое время. Солнце бегало в тучах и, радостное, слепило старика, грело сухое лицо.
«Почему они не хотят меня убить? — Опять рассматривая город из окна троллейбуса, размышлял Д.Д. — Мое любопытство им мешает, оно их раздражает, это понятно. Куда уж проще заставить потерять чувство любопытства к жизни вместе с жизнью, нежели уговаривать. Почему же они меня уговаривают? Ну, тут все ясно, от меня уже и не пытаются скрыть, что я на правильном пути… Вот только они просят, чтобы я поехал домой, а у меня совсем другая идея!»
Платная нянька
Везде были заметны приготовления к празднику. Удивляли привычные транспаранты, еще не закрепленные, не поднятые на стены домов, а стоящие на тротуарах. Рабочие в черных новеньких ватниках лениво красили фасады домов.
«А ведь до даты еще четыре дня, — отметил Д.Д. — Как к сороковинам готовятся, загодя. Молодцы, коммунисты!»
Недоукрепленная гирлянда из красных лампочек, изображающая цифру «семьдесят три», позвякивала над полупустой магистралью. В лампочках, в каждой отдельно, отражалось солнце. Д.Д. прищурился, и это множество жестковатых белых солнц показалось ему неприятным, как множество человеческих лиц. В одном месте ремонтировали дорогу, двигался каток, наполняя воздух запахом горячего асфальта. Рабочие раскидывали черное жирное месиво, так же лениво заравнивали остриями своих штыковых. В этом месте пройдут танки.
«Здесь, наверное, и парад предполагается? Городишко — дрянь, провинция, а какую-нибудь ракету протащат. Найдут и протащат, длинную, белую! Через проспект, под солнцем, через толпу, через всю эту серую скуку!»
Но обстановка в городе была привычной, такой она бывала на протяжении всей его жизни, каждый раз в этих числах появлялись транспаранты и танки. Танки в праздник на улице были необходимы, как пуговицы на штанах.
В столице все было иначе. Когда Д.Д. садился в поезд, к празднику готовились как к погрому — перестроились! Во взгляде каждого прохожего каменная баррикада. Иногда Д.Д. чувствовал будущее. Не знал, не угадывал, а физически чувствовал его в изменяющихся предметах, в нарастающем шуме вокзала и улицы. Уезжая из столицы, он был почти уверен: скоро, очень скоро из этих танков будут стрелять, но ему было все равно. Ему было наплевать, что произойдет, ему было одинаково неприятно как прошлое этой страны, так и ее будущее. Он видел, как еще не поднятый транспарант побьют камнями и растопчут… Видел дым, серо-черными флагами льющийся с телевизионных экранов прямо в мокрое столичное небо…
«Они тоже знают! — думал он. — Знают, поэтому все спрятано. Но это в Москве. А здесь еще ничего не началось, не докатилось сюда. Здесь, в провинции, до безумия все гладко и чинно. Никаких перемен».
Привычка к постоянному анализу своих мыслей и чувств заставила вернуться немного назад, порыться в себе. Д.Д. понял — на этот раз, как никогда, предстоящая демонстрация, этот большой всенародный праздник волнует его, он ждет нарядной толпы, которая последует за танками, он хочет ее увидеть, глаза в глаза, один на один. Почему? Ведь всю жизнь это разляпистое людское месиво, эти гогочущие пьяные рожи, эти сверкающие репродукторы и одинаковые песни раздражали его, они были частью другого лагеря — лагеря врага. Почему он теперь замирает от ожидания?
Двери троллейбуса захлопнулись за его спиной, и он сразу потерял предыдущую мысль, упустил ее. Не нужна. Д.Д. чувствовал себя опять стариком. Отмечая движение своих шаркающих ног, он заковылял по уже знакомому маршруту от остановки к дому Лили.
По старой привычке память удерживала ненужные детали: номера домов, дверные ручки, вывески. Булочная-кондитерская, газетный ларек, матерная надпись на стене, открытый канализационный люк, дальше парикмахерская… Парикмахерская находилась на темной стороне улицы.
Отражения в черном стекле двигались. Подкатил желтый милицейский «Жигуль» (вероятно, все это время он следовал за троллейбусом), из него вывалились два телохранителя. Оживленно они что-то обсуждали между собой, размахивали руками в перчатках.
Поднимаясь в лифте, Д.Д. щелкнул пальцами, когда, подтверждая маленький расчет, хлопнула дверь подъезда.
Он улыбнулся и прислушался. Навязчивые мальчики, не торопясь, вероятно, знали номер квартиры, поднимались по лестнице, а в квартире навстречу старику, будто он и не выходил никуда, кричали радостные детские голоса. Похоже, близнецы так увлеклись игрой в пожарников, что до сих пор так и не смогли остановиться.
Все еще улыбаясь, Д.Д. поднял руку к звонку, но кнопку не нажал. На этот раз он ясно почувствовал опасность.
Глубоко в квартире, почти перекрытый детскими воплями раздавался незнакомый женский голос. Позади, внизу топали по лестнице телохранители. Они продолжали свой разговор, но таким простым существам прервать сальный анекдот на полуслове и выстрелить по живому старику труда на составит.
С сожалением Д.Д. рассматривал свой сломанный ноготь. Нашел в кармане плаща обломок бритвы, без труда, тихо, почти как ногтем, открыл замок. Он знал, что дверь не скрипнет, и она скрипнула еле слышно.
Бесшумно ступая, он прошел в комнату. Никого. Близнецы вопили на кухне. Д.Д. заглянул в маленькую комнатку, где в предыдущую ночь Лиля перевязывала ему горло, разрезанное осколком стакана.
Лиля сидела лицом к нему. Лицо девушки было испачкано кровью. Она была крепко привязана к небольшому креслу. Веревки перетягивали запястья. На шее опытный глаз старика разглядел продолговатое синее пятно — след от удара, такое же и на предплечье. Нетрудно было понять — ее долго и очень умело избивали.
Лиля сидела лицом к двери и поэтому сразу увидела Д.Д. Глаза ее, переполненные слезами, казалось, вспыхнули.
Старик приложил палец к губам, девушка чуть кивнула. Ей было трудно удержаться, чтобы не выдать его. Лиля прикусила губу, дернулась будто бы в приступе неожиданного горя и ненависти, после чего голова ее безвольно упала на грудь.
Платная нянька Людмила Петровна стояла к двери спиной, и старческие острые лопатки натягивали тугую шелковую блузку. Под высокой прической слева в маленьком ухе болталась золотая с бриллиантиком серьга, на четыре карата штучка, Д.Д. даже облизал губы.