Чабор
Шрифт:
Тем, кто останется, с этой поляны пути нет. В её границах я до поры смогу всех сберечь. Им ждать твоего возвращения, а не вернёшься — в первый же день, когда тёмные силы станут чёрнить луну, им не жить. Когда наступают чёртовы ночи, в этих землях моей власти нет.
Я обещал тебе помочь и своё слово сдержал. Вместо чёрной отравы в траве, где каждая травинка встала бы на твоём пути мёртвым или нежитью, во всем лесу будет тебе помехой лишь сок мёртвой травы, той, что поднимается ночью из опавшей листвы. Она для тебя не опасна. Тебе одному кощея бить. Больше той помощи, что у тебя есть, уже не будет. Спеши, вер, да помни о костяшке…
Хозяин Бор тут же растаял во мраке, а Чабор поднялся, судорожно и быстро застегнул ремни, поклонился провожающему его до края поляны волхву и шагнул в безпроглядную темень леса…
ЛАРЬ 3 КЛУБОК 11
КЛУБОК 11
— Куда тебя несёт нелёгкая? — заливаясь горькими слезами, причитала пышнотелая женщина, стоя на коленях перед мужем и цепко ухватившись за его широкую льняную сорочку. Супруг, не обращая никакого внимания на бабские вопли, упрямо волок её за собой до самого порога, пока крепкая ткань его одежды не лопнула, оставляя в руках воющей от безсилия жены жалкий лоскут.
— Стой! Ты ведь только-только от хвори поднялся… помирал ведь? Куда ты?!
Молчаливый кормилец только скрипнул зубами, поминая злым и постыдным словом вечную бабскую глупость. После этого он отчаянно грохнул дверью, взял в хлеву старую дедовскую рогатину и вышел прочь со двора…
Его, как и многих других в это время, «несло», словно деревенского дурня Савку по прозвищу Месячик, который в каждую лунную ночь бродил по полям и лесам, будто нежить. Все эти люди двигались на слышный только им зов — туда, куда вели их пленённые колдуном сердца….
А вели они в сторону гашинского болота прямо к Берецкому лесу. Их бодрила злая удаль, звеня давно забытой силой в измученных долгими недугами телах.
Погружающийся во мрак лес оживал на глазах. В его молчаливой чаще рождалось невиданное доселе движение. Это пришло время отмеченным незримой печатью Поклада людям отдавать берецкому колдуну свой долг.
«Вы услышите мой зов, — говорил он всем им когда-то, — не можете не услышать. Ваши сердца дадут вам большую силу, пошлют знак, и тогда уж не откажите в помощи немощному старику. Добро, каждодневно деланое мною, рождает ненависть моих врагов. Они хитры и сильны. Из далёких земель веров идут они по моим пятам, чтобы погубить меня и не дать возможности снова помогать людям…»
Толпа, начавшая собираться на лесной поляне ещё с вечера, сотрясала воздух дружным хором проклятий, поднимая к небу кулаки или вскидывая к прожаренным за день небесам разношёрстное оружие. На обугленном высоком выворотне, заплёвывая близстоящих жёлтой пеной, бесновался в дикой ярости небезызвестный Ульян Ковтун.
Он, как доносила всезнающая молва, давно уж пропал среди болот, чем-то сильно обозлив колдуна. Теперь же и отставной проводник был вновь призван на чёрную службу из мрачного закромного мира. Воля всемогущего Поклада сделала это, потому что даже всемогущим иногда нужна какая-никакая помощь, а главного помощника, страшного карлика Сглаза, вернуть из подземного мира уже не мог никто.
— Все-е-е-ех!!! — ревел, словно вол, впряжённый в непосильную ношу, Ульян, — все-е-е-ех!!! …Неужто такое годится, чтоб беззащитного старика?! За что? За то, что людей лечит и помогает им, чем только может? Много врагов идёт сюда, боятся они нас, знают — за правое дело мы вышли биться! По одному, по два, по три будут пробовать пробиваться они в Берецкий лес, чтобы творить вред нашей земле и нашего избавителя, что от недугов народ исцеляет, погубить. Так не допустим же их!
Вот заговорённая вода, — Ульян поднял над головой глиняный кувшин, — испившие её больше не будут знать ни сна, ни боли, ни страха. Пейте, укрепляйте свой Дух! Падут наши враги, и вздохнёт после того земля вольно и легко...
Люди жадно вдыхали искрящийся яростью воздух, отравленный невиданной ложью, и, наполняясь безудержной решимостью, пили из кувшина, после чего тут же уходили вглубь леса.
О, если бы только хоть кому-нибудь из них чуть позже пришло в голову вернуться обратно на эту поляну! Не без удивления они увидели бы, как едва только последний из них покинул это место, в одно мгновение громогласный глашатай воли Поклада Ульян Ковтун рассыпался в прах, превратившись в безформенную кучу костей…
В вершинах наливающихся тревогой деревьев мощно и тяжко вздохнул холодный ветер. За дальней кромкой леса, с трудом запахивая тяжёлые мокрые полы своего никогда не просыхающего плаща, поднималась гроза…
Перепуганный день, ожидавший её прихода, давно бежал от греха подальше на запад, оставляя над раскалённой землёй тяжкий сырой дух, высыпающий на коже мелкими каплями пота. Накатывающая на землю ночь, не в силах больше терпеть эту духоту, жадно вздохнула полной грудью, и кроны насторожившегося, обезумевшего от удушья леса отозвались на этот глубокий вздох волной приветственного шума листвы…
Остановившийся у причудливого выворотня Чабор не чувствовал этого свежего дыхания небес. Напротив, он стал задыхаться. Невидимые руки сжали молодое и сильное сердце и цепко перехватили горло. О том, чтобы идти дальше, не могло быть и речи. Пришлось возвращаться обратно до тех пор, пока тяжкие удары в груди, наконец, не перестали отдаваться болью. Волшебный меч неистово рвался в бой, в который раз заставляя дымиться давно уже почерневшую кожу нагалища.
Чабор не стал препятствовать грозному оружию и выпустил его на свободу. Ослепительная вспышка посреди мрака леса вспугнула тихо отсиживающихся в ожидании грозы лесных птиц. «Что ж, — сказал Чабор, — видать, пришло время стать свояком Берецкому колдуну».
Он попробовал опустить на землю сияющее оружие Индры, но тут же поднял его обратно. Сухой настил векового леса едва не схватился злым пожаром.
— Знаю, знаю, — уговаривал свой Артакон Лесной, — не хочешь ты из рук, предупреждаешь об опасности…
Свободной рукой Чабор нащупал кожаный мешочек с оберегами у себя на груди, разорвал зубами его тонкий шнурок, вытащил костяшку кощея и вбросил её себе в рот…
Волна набежавшей слюны тут же хлынула безконечным потоком, желая вымыть прочь источник этого гнилостного вкуса. Желудок хищно дёрнуло. Он тут же резво подпрыгнул вверх, выбрасывая наружу всё своё небогатое содержимое вместе с проклятой костяшкой.
Чабор в безсильной злобе стиснул зубы и поднял к небу глаза. Он глубоко вздохнул и что было сил сжал рукоять меча, заставляя себя подавить безсилие перед страшным отвращением. От дикой, неистовой хватки неприятно хрустнули пальцы.