Чабор
Шрифт:
Из леса вдруг дохнуло ветром, и летит шёпот: «Что взять, что дать, что просить — всё одно, всех клеймить…».
Я — с чего бы вдруг — за тем шёпотом иду в лес, хожу за ним меж деревьев, не могу найти, кто шепчет. Смотрю — опять люди. Дом колдуна. Сам он стоит на пороге, а рядом карлик. Я ближе.
Люди подходят, протягивают руки к колдуну, кланяются, а он и карлик берут по очереди большую кисть из конского волоса, макают её в чан с чем-то чёрным и людям по рукам… по лицам! Измажут — и ну сами потешаться над ними. А те, кого испачкали, падают ниц, целуют колдуну и карлику ноги, благодарят.
Я и сам не заметил, как подошёл к ним близко. Когда опомнился — поздно было. Будто вешней водой подхватило меня и понесло. А тут как раз Всемил и Псор протягивают колдуну каравай хлеба. Тот, не глядя, по караваю и по ним кистью шась-плясь! «Идите, — говорит, — хватит вам».
Они и пошли, а он ко мне поворачивается.
— Чего не как все стоишь? — спрашивает. — Иди ко всем, иначе ничего не получишь.
Я хотел было убежать, толкнулся от земли и повис. Барахтаюсь в воздухе, как щенок в проруби. «Ну, — думаю, — сейчас прямо в чан и упаду». Но не попал я в него, а поплыл к полю…
Потом, правда, не помню, что было, а вот после, как-то ты оказался рядом.
— Да ну? — шутя, отмахнулся волхв. — И меня что ли кистью? Не было меня там, не могло быть. Я в другом месте был, в своём сне…
Берег насупился:
— Ну, не смейся…
— Хорошо, — согласился волхв, — ты только сильно-то не затягивай, давай, рассказывай, что было после.
— Ну вот, — продолжал гридень. — Идём мы с тобой по полю, и вдруг — гроза! Молния за молнией. Дождя-то, вроде, и нет, а так — буря бурей. Гляжу, а с неба большая птица падает. Кругом неё вороньё, как туча, вьётся, а птица отбивается от них и собой прикрывает белого лебедя. Рядом с ними маленький воробей крутится.
Сколь ни бился с вороньём тот птах, а сбили они на землю и его, и лебедя, и малявку. Вороны вниз, а ты на них с палкой, с этой, — Берег указал на посох в углу. — Кыш! — кричишь. Я за тобой, чуть разогнали мы тех ворон. Вернулись, а птах сидит, чуть дыша, крыльями лебедя и воробья прикрывает.
Мы с тобой их в лес унесли. Там, меж деревьев, вроде бури-то и нет, а как навалится ветер сверху, так лес прямо стоном человечьим полнится. А в кронах: «Кра-а-ак!». Сидит гадкая чёрная птица. Сама большая, глаза, как угли. Злится, что за нами ветер прилетел, покой леса нарушает, не по ней это. Я оглянулся, а тебя нет. Там, где ты стоял, сочится меж камней родник. А камни-то непростые, прозрачные, будто изо льда сделаны.
Птах, что был с лебедем и воробьём, воды напился да как взмахнет крыльями! Ветер с вершин ударил в землю, поднял с неё листву и иглицу, разыгрался. А чёрная птица с горящими глазами снова: «Кра-а-ак!». Птах услышал её голос и голову поднял. Клюв у него разгорелся, будто в кузнечном горне, огнём так и пышет. Толкнулся он от земли, поднялся к крикунье и за голову — цап! А голова у той, гадкой, будто гнилая тыква развалилась. Из горла её фонтаном ударила чёрная кровь. Не кровь, а отрава! Попадёт на ветку — сгорит ветка, на камень — шипит и камень, крошится в прах.
Рухнул вниз поверженный, но упал и победитель, измазался смертоносной кровью…
Берег замолчал.
— А дальше-то чего? — уже без всякой тени веселья спросил Ортай.
— Дальше, — повторил за волхвом княжий гридень, — дальше уже будто другой сон. Прежний-то пропал, словно и не было его.
Снится мне, что иду я по земле семимильными шагами. Подо мной люди суетятся, бегают. Я их переступаю. Вот, думаю, чудеса. Так и до края мира дойду, ещё башку расшибу. Давай-ка пойду потише. Стал приглядываться. Люди те наши — и все, как один, мечены кистью чёрного колдуна. Знаешь, а те, которые ещё не мечены, меченых-то этих и не замечают.
И вот только какая ворона сдуру крикнет: «Кра-а-ак!» — все меченые застывают на месте, засыпают, что ли? Только очухаются, растолкают их не меченые — и тут снова: «Кра-а-ак!».
Присмотрелся я — не ворона это, а чёрный карлик колдуна. Каркнет, перебежит в другое место, спрячется или пнём обернётся и ждёт.
Кругом и лес уж пропал, дороги стали большими, поля ухоженными, люди чудно одеты, а всё одно, как только «Кра-а-ак!» — опять все застывают, стоят, как пни.
А уж то, что увидел я после, и вовсе меня аж до слёз проняло. Да и как тут могло быть иначе, ведь прямо у меня перед глазами земля наша трижды умылась кровью. Кровь та поднималась, как паводок. Люди бежать, а карлик: «Кра-а-ак!» — и они стоят. Много людей так и потонуло в крови, ой, много. …Страшно, Ортай, как это страшно!
— …Да-а-а, — пребывая в глубокой задумчивости, протянул волхв. — Этакое приснится, можно и вовсе не проснуться…
Берег оживился:
— Ты знаешь, может быть, и не проснулся бы, да вдруг как будто кто-то в бок меня толкнул. Гляжу: стоишь ты у печи и воешь, …как волк на луну…
[i]Орачи — крестьяне
[ii]Капен-Инглинги — свещеннослужители, жрецы.
[iii]Здесь имеется ввиду ссылка на слова Перуна-Бога: «…смерть наблюдаете вы в окружении, а для себя вы её не найдёте….».
[iv]Ведичи — жрецы-свещеннослужители Круга.
[v]Наузы— узелковое письмо.
[vi]Аюрведа — раздел древней Науки, касающийся здоровья.
[vii] Асса — Небесная битва, битва, в которой так или иначе участвует каждый из нас.
ЛАРЬ 3 "ЧАБОР" КЛУБОК 1
ЛАРЬ 3
ЧАБОР
КЛУБОК 1
— Во-о-он, за тем лесом…, — стоя на краю обрыва, указывал рукой куда-то вдаль молодой темноволосый воин. Внизу, перед ним, на дне горного провала шумела своенравная вешняя река. Неизвестно, то ли древние горы, разломившись пополам, впустили в гигантскую щель её холодные воды, то ли это она сама за тысячи долгих лет пробила себе дорогу в камне. Так или иначе, а высота от верхнего края пропасти до дна попросту захватывала Дух.
Из куцего, ютящегося своими корнями в трещинах скал чапыжника[i], появился другой воин. Он подошёл к товарищу и с опаской глянул из-за его плеча сначала в провал, на полноводную от талого снега реку, а потом на возвышающийся на том краю пропасти тёмный частокол леса. Через миг он обернулся, приложил ладони ко рту и пронзительно крикнул лесной птицей. Кусты шевельнулись, пропуская сквозь свои нестройные ряды маленького человечка.
— Ну, что тут? — лениво осведомился тот.
— Сам видишь, — кивнул в сторону пропасти второй из воев, светловолосый. —