Чародей поневоле. Возвращение Короля Коболда
Шрифт:
— Число десять тысяч, — прочел лекцию Векс, — имеет множество вероятных соотнесений, одним из которых является зафиксированный период человеческой истории.
— Эй, минуточку, Векс. Письменная история не восходит далее 2000 года до н.э., даже я знаю это.
— И это чудо, учитывая твое сопротивление обучению с самого раннего возраста.
— Ладно, ладно! Я был плохим мальчиком, не выполняющим домашние задания! Сожалею! Раскаиваюсь! Только продолжай экстраполяцию, идет?
Он услышал
— Человеческая история до развития письменности, можно сказать, зафиксирована в легендах и мифах — устной традиции — в таких произведениях, как «Эпос о Гильгамеше». Охватываемый такими трудами период можно считать начавшимся почти за четыре тысячи лет до н.э. Эта цифра, прибавленная к нынешней дате, даст нам число 9432, которое близко подходит к числу 10000, чтобы включить ее в число вероятных соотнесений.
— Хмм. — Род поджал нижнюю губу. — Ну, если посмотреть под таким углом, то, полагаю, 2385 может быть датой. Но что это означает?
— Ай, Род, вывод так очевиден.
— Значит, я микроцефальный идиот. Разжуй его.
Робот поколебался.
— Точность вывода имеет очень низкую вероятность…
— Я же просил сделать догадку, не так ли? Брось, выкладывай его.
— По данной теории, Род, этот артефакт должен быть средством передвижения для темпоральных путешествий.
Род уставился на линейку.
— Ты хочешь сказать, что это машина времени?
Бегунок был подвинут вправо до предела, остановившись на числе 2385.
— Род, ты должен держать в уме, что процент вероятности этой теории…
— Машина времени! — В мозгу Рода все завертелось. — Значит, эти малорослые ублюдки явились из будущего!
— Род, я же предостерегал тебя от твоей склонности сопровождать маловероятную теорию грузом убеждения.
Род быстро покачал головой.
— Э, не беспокойся, Векс. Это всего лишь догадка, вероятно, неправильная. Я держу это в уме.
Он отвернулся от пульта управления с пылающим взором. Машина времени, кто бы мог подумать?!
Он вдруг осознал слабое свечение слева от себя. Над ним возвышался мрачный Горацио Логайр.
— Что это за магия, человек?
Род помрачнел, снова повернувшись к машине.
— Странная, милорд, темная и странная одновременно. Я немного знаком с разными, э, магиями, но это такая, о которой я ничего не знаю.
— Что же ты тогда будешь делать?
Род нахмурился, уставился в пол, а потом поднял взгляд с мрачной улыбкой.
— Спать. И размышлять над тем, что увидел.
— И когда ты уничтожишь эту игрушку сатаны?
— Когда буду уверен, — пробормотал Род, снова оборачиваясь посмотреть на машину. — Уверен, что это чума, а не лечение этого средневекового,
Брови Логайра сошлись, когда его мрачность усилилась. Он, казалось, почти увеличился, вырисовываясь выше и шире, делая человека, стоящего перед ним, маленьким и беззащитным. У Рода возникло безумное ощущение, что на него с ревом несется древний локомотив.
В голосе зазвучал отдаленный гром.
— Тогда я поручаю тебе изгнание этого демонического алтаря и сброда его жрецов.
У старика, решил Род, определенно зашли шарики за ролики.
Меч духа молнией вылетел из ножен. Род невольно принял оборонительную стойку. Затем он выпрямился, выругав себя — призрачный меч едва ли мог причинить ему вред.
Меч поплыл к нему острием вниз — сверкающее подобие распятия в призрачном свечении духа.
— Поклянись на рукояти моего меча, что отныне ты не успокоишься, пока не очистишь землю сию от пробившейся к власти испорченности, что изгонишь сей темный алтарь и всех слуг его, и еще: что ты никогда, покуда жив, не покинешь Грамарий в час опасности.
От потрясения у Рода отвисла челюсть. Широко открыв глаза, он уставился на неожиданную мощь и величие духа. В живот его закрался чуждый, бесформенный страх. Волосы у него на затылке встали дыбом от холода безымянного страха.
Он съежился.
— Это едва ли необходимо, милорд. Я люблю остров Грамарий и никогда не…
— Положи руку на рукоять и клянись! — Слова были краткими и строгими.
Род немало струхнул, отлично понимая, что эта клятва на всю жизнь привяжет его к планете.
— Клянись! — прогремел дух. — Клянись! Клянись!
— Все тут ты, старый крот? — пробормотал под нос Род, но это не сработало, он никогда не чувствовал себя менее веселым.
Он уставился на пылающую светом рукоять и строгое лицо за нею.
Почти против собственной воли он сделал шаг вперед, затем еще один, наблюдая, как его рука сомкнулась вокруг рукояти. Ладонь ничего не почувствовала, никакого давления твердого металла, но воздух в его руке был таким холодным, что парализовал его пальцы.
— А теперь клянись мне! — прогремел Горацио.
«А, ладно, — подумал Род. — Это только слова. Кроме того, я ведь агностик, не так ли?»
— Я… клянусь, — неохотно произнес он, буквально выдавливая слова. Затем в его мозгу сверкнуло озарение, и он легко добавил: — И далее я клянусь, что я не успокоюсь до тех пор, пока королева и все ее подданные не будут править вновь с единым голосом.
Он снял руку с меча, весьма довольный собой. Эта дополнительная статья давала ему путь прямо к его цели независимо от того, числил ли там Горацио или нет демократию среди опасностей, угрожающих Грамарию.