Чаровница для мужа

Арсеньева Елена

Так что береги себя и свою семейную жизнь, Дракончег!

Но вот кто явится, конечно, проводить писательницу Дмитриеву в последний путь, это ее друзья-приятели тангерос. Их в Нижнем Горьком не столь уж мало, человек семьдесят наберется! Помнится, в интервью, которое недавно давала Алена для бог весть какого нижнегорьковского телеканала, она сказала, что настолько любит танго, что даже хотела бы быть похоронена под его звуки. Кажется, есть шанс исполнения желания… Скажем, кто-то из ее знакомых эти слова запомнил и передал устроителям ее гипотетических похорон… Ну и какое танго выбрала бы Алена в качестве погребального марша? Столько божественно-красивых мелодий, боже ты мой… Например знаменитая «Cumparsita», которой традиционно открываются и закрываются все милонги. Причем исключительно красивы любые ее оркестровки. Жизнерадостный Д’Арьенсо, патетический Ди Сарли, жеманный Фреседо, очаровательный Ортис — да имя им легион! Нет, «Cumparsita» для Алены слишком помпезно, нескромно, да и зачем отравлять людям неприятными воспоминаниями удовольствие от основополагающей, так сказать, мелодии? Пусть будет что-нибудь попроще, из тех мелодий, которые особенно любила Алена. Например, «Felicia» в исполнении оркестра Alfredo D’Angelis, а еще лучше — танго «Fuvando espero», которое поет Libertad Lamarque и которое Алена Дмитриева недавно так симпатично — и, как всегда, очень вольно! — перевела с испанского…

Курю и жду тебя…

Курю и жду,

А дым от папиросы

Рисует в воздухе

Неясный знак вопроса:

Придешь иль нет,

Вернешься или исчезнешь,

И все мои надежды

Развеются как дым?..

Ох, какая прекрасная музыка, что за чудо — танго, Алена раньше думала — как же она сможет жить без этого танца? Получается, ей и не придется, а вот танго без нее проживет. Слезинка выкатилась из-под сомкнутых ресниц и медленно ползла по щеке, за ней вторая…

Человек, который должен был убить Алену Дмитриеву, смотрел на нее, слегка покашливая, потому что у него жгло в горле от жалости к ней. Дурак, надо было не думать, не пялиться на нее, следовало давно подойти ближе и… Одно движение, и все его проблемы решены. Но ему все время кто-то мешал, какие-то люди сновали мимо, а теперь он видит ее беззащитные слезы и чувствует, что…

Он снова кашлянул, чтобы избавиться от предательского жжения в горле.

В это мгновение слезы сделали свое мокрое дело и размягчили тушь от Estee Lauder, которой (тушью, разумеется, а не самой Эсте!) были накрашены ресницы Алены Дмитриевой. Глаза ужасно защипало, и она поскорей открыла их, выхватила из кармана платочек. В первую секунду ничего не видела, но вот мутная пелена слез перед глазами рассеялась, и Алена совсем близко разглядела знакомое лицо. — Привет, Герка, — сказала она, слабо улыбнувшись. — Ты что тут делаешь?

* * *

– А при чем тут фамилия госпожи Сяо? — Панкратов не удержался и выпалил вопрос, забыв о субординации. Впрочем, карательных мер не последовало: его начальство было столь же сильно раздираемо любопытством, а потому два вопроса прозвучали в унисон, и при желании голос Панкратова вполне можно было счесть лишь эхом начальственного голоса.

– Вы знаете, что она означает? — ответил вопросом на вопрос Коби Имамура.

Начальник кивнул. Панкратов тоже.

– Сяо — второй, вторая, — передал переводчик ответ начальника.

– В том-то и дело! — воскликнул Коби Имамура.

– Ну и что? — пожал плечами начальник следственного отдела. — Это китайский вариант ее фамилии по мужу.

– Ошибаетесь, — покачал головой Имамура. — Сяо — подлинная, так сказать, девичья фамилия госпожи Сунь Банань: у китаянок не принято брать фамилию мужа. То есть они со Вторушиным-сан были практически однофамильцами, когда вступали в брак.

– И что?

– А то, что эта дама родом из Хейлундзяня. А в тех местах — да и во многих других провинциях Китая — исторически считается запретным выходить замуж или жениться на человеке с такой же фамилией, даже если между мужем и женой нет прослеживаемого родства. Я это очень хорошо знаю. Сестра моего друга портного, отличного работника, хоть и китайца, была очень сильно влюблена в одного своего соотечественника. Она готова была на все, чтобы выйти за него замуж. Однако молодой человек отверг ее только потому, что у них была одна фамилия — Аи, и он боялся осложнений со своими состоятельными родственниками, которые очень чтят традиции. Они расстались. Это было пять лет назад, а девушка так и живет с тех пор одна…

– Мои соболезнования, — вежливо сказал начальник. — Но какое это имеет значение? Ведь Вторушин и Сунь Банань и сочетались браком, и разводились на российской территории и по российским законам.

– Как, какое значение? — удивился Имамура. — С точки зрения китайского семейного права, все деловые соглашения, заключенные между такими супругами, недействительны в принципе! И каждый из них, даже после смерти другого, не имеет права на наследство. В расчет могут приниматься договоры, заключенные только между деловыми партнерами — Вторушиным-сан и Сяо-сан.

– Что-то я не секу… — пробормотал начальник. — Ты хоть что-то понял, Панкратов?

– Ну, типа, если наша Сунь Банань пришила мужа из мести за то, что он ее обобрал, то смысла это делать не было, — вежливо высказался Панкратов. — Она могла просто обжаловать в суде брачный договор, признав, что он недействителен, а значит, она лишена своего имущества несправедливо… То есть у нее как бы не было резона его прикончить. Что подтверждает ее алиби, хотя бы относительно убийства Вторушина. Может, конечно, я чего-то не так понял…

– Вы все правильно поняли, — закивал Коби Имамура, выслушав торопливую скороговорку переводчика. — И хотя Сяо-сан китаянка, я все же обязан, повинуясь элементарному человеколюбию, заступиться за нее. У нее не было оснований убивать супруга… то есть я хочу сказать, убивать Вторушина-сан, который не являлся ее супругом де-юре. А ведь против нее, насколько я понимаю, есть только косвенные доказательства?

– О доказательствах мы в суде говорить будем, — мрачно сказал начальник следственного отдела, — если до суда вообще дойдет. А если принять вашу точку зрения, выходит, госпоже Сяо следовало признать, что все эти годы они со Вторушиным обманывали законодательство как российское, так и китайское? И совместно нажитое имущество таковым не является? И все договоры, которые были составлены от имени супругов Вторушиных, все их совместные бизнес-контракты (а таких немало!) — это фикция? А самое главное — ей придется признать, что вся ее финансовая, торговая, строительная и прочая деятельность происходила незаконно? Ведь лишь после развода она стала официально именоваться госпожой Сяо, а до этого все бумаги подписывала как Вторушина. Да и теперь деятельность госпожи Сяо является всего лишь продолжением деятельности госпожи Вторушиной… то есть несуществующей персоны?

Панкратов вспомнил подпоручика Киже из повести Тынянова. Вообще, аналогия была весьма уместна, однако он не стал ее приводить, прежде всего потому, что сомневался, поймут ли ее и оценят присутствующие (не каждому везет иметь маму — преподавательницу русского языка и литературы, вот ему повезло, а остальным, насколько знал Панкратов, не слишком, во всяком случае, матушка начальника была врачом, насчет родительниц Коби Имамуры, японского консула и переводчика — наполовину японца — тоже могло быть всякое, но почему-то Панкратов был уверен, что ни одна из них русскую литературу не преподает…), а главное, чтобы не перебивать начальника, который снова заговорил:

– Кроме того, есть одна тонкость… нам удалось установить, что незадолго до развода Вторушин перевел практически все свои капиталы — я имею в виду те, что были заработаны им лично, без участия супруги, на некий счет, причем он так запутал следы, что обнаружить их сейчас практически невозможно. Деньги словно бы испарились… А между тем они где-то есть. Создается впечатление, что Вторушин, когда у него начались отношения с Людмилой Куницыной, стал всерьез опасаться, что может быть однажды застигнут женой на месте преступления, привлечен к судебному разводу, а значит, лишен состояния. И решил себя обезопасить. Ну что ж, он все рассчитал верно: и сберег свои основные средства, и разбогател за счет жены.