Час мертвых глаз
Шрифт:
Девочка смотрела на него с опущенной головой. Она была единственной, кто играла с мальчиками. Она бегала за Вернером, все знали это, но никто не решался ничего сказать. Вернер не понимал шуток, когда речь шла об этой девочке. Он остановился перед дощатой перегородкой, там, где только что стояли все остальные. Девочка не отводила от него взгляда. Она низко наклонила голову и наблюдала за мальчиком своими живыми темными глазами.
– Внимание! – произнес Вернер вполголоса. Он приготовился. Нож вибрировал в воздухе, с вращающимся движением. Он держал его особенным способом, положив указательный палец на лезвие. Когда он его метнул, нож как молния ударил в дощатую перегородку, обе красные лентам трепетали на его ручке. Он застрял с дрожанием. Голова мужчины на картине была невредимой, но на ширине пальца перед глазами мужчины воткнулось лезвие. Вернер принес нож снова назад, не сказав ни слова. Мальчик, единственный, который попал в картину, спросил наполовину восторженно, наполовину сердито: – Как же все же ты это делаешь, что нож всегда застревает…
Вернер не отвечал. Нож во второй раз попал в дощатую перегородку. За садовым домиком взлетела птица.
Девочка слышала шум, но не отводила глаз от картины с ножом.
– Плечо, – сказал Вернер коротко, когда вытаскивал нож. Другие недоверчиво проверяли результат. Нож сидел там, где в плечах костюмов находятся ватные подкладки. – Ты выиграл леденцы…, сказал один из мальчишек робко. Вернер не обращал на него внимания. Он бросил нож в третий раз, и прежде чем бросить, он заботливо взвесил его в руке. Он был для него более ценным, чем обе его книги об индейцах и бинокль, подаренный ему отцом на десятилетие. – Внимание, – крикнул он со смехом, – теперь он умрет!
Девочка Франциска немного приоткрыла рот. У нее были маленькие острые зубы. Она провела языком по губам и при этом видела, как летел нож.
– Так! – сказал Вернер и засунул руки глубоко в карманы. Он позволил сначала другим рассмотреть картину, потом сам подошел достаточно близко. Мальчик, который тоже попал в картину, сказал с уважением: – Выиграл. Два попадания. Он передал ему леденцы. Вернер взял их и при этом потер свой нос. Он взял Франциску за руку: – Вот, возьми. Я их не ем.
Девочка послушно взяла сладости и поднялась. Она подошла к дощатой перегородке и молча стояла возле нее, удерживая руку с леденцами от тела.
– В шею, – сказал один из мальчиков. – Умер бы он от этого?
Вернер вытянул нож из древесины и вытер его. Пока он клал его в карман брюк, он небрежно объяснил: – Еще как умер бы. Там, куда попал нож, находится сонная артерия. Он умрет очень быстро. Вы могли бы его сразу похоронить…
Мальчики засмеялись и заговорили наперебой. Один из них снял картину и хотел ее выбросить. Но Франциска забрала ее у него из рук. Тихо и без ужимок она положила ее в карман своего фартука для игр.
– В голове было бы лучше, – сказал один мальчишка, – в глаз там или куда-то еще.
Вернер снова посмотрел туда, где начинался город. В доме с рекламной афишей «Персиля» он жил. Одним этажом выше Франциски. – Ты балбес…, – сказал он снисходительно, – ну как нож вошел бы в кость! Голова состоит из кости, ее ты не пробьешь ножом. Сонная артерия единственная правильная цель… Он посмотрел на Франциску и спросил ее: – Ты уже проголодалась? Она покачала головой, но это было не очень убедительно. – Пойдем поедим, – предложил Вернер. Он обдумывал на мгновение, потом спросил других: – Вы придете после обеда на речку?
У них не было лучших идей. Были каникулы.
– Хорошо, – сказал Вернер и рассмеялся, – через час. Соберите еще других. Посмотрим, если те с Мауэрштрассе будут на речке, мы их снова прилично поколотим.
Они разбежались, пока шли домой. Вернер протянул руку и сказал Франциске: – Пошли, мелкая краснохвостка… Девочка обиженно ударила его по протянутой руке. Но она пошла рядом с ним. Она была меньше его, и ее красные волосы горели на солнце.
Когда ему исполнилось шестнадцать лет, отец подарил ему велосипед. Он сделал это очень торжественно. Старый Цадоровски был налоговым инспектором. Его жена умерла два месяца назад, и теперь он остался один с сыном. От налогового управления до квартиры на городской окраине было очень далеко, и Цадоровски не приходил домой на обед. Он давал парнишке деньги, чтобы тот каждый день в обеденное время мог купить себе что-то поесть. Вернер в полдень приходил из гимназии домой. Тогда он отрезал себе от хлеба в банке несколько кусков, намазывал на них маргарин и ел. К этому он пил холодный, черный кофе, оставшийся с утра. Он собирал деньги. Через полгода он собрал достаточно, чтобы купить велосипед. Он пошел в ближайший магазин и купил самый красивый дамский велосипед. Он проехал на нем несколько домов дальше, туда, где жил мальчик, который тогда тоже попал ножом в картинку. Мальчик учился на слесаря. Он уже зарабатывал деньги и обходился с ними достаточно щедро.
– Смотри, Макс, – сказал Вернер, – я оставлю этот велосипед у тебя. Он принадлежит Франциске. Если тебя кто-то спросит, скажи, что он принадлежит тебе или твоей сестре, и вы даете его на время Франциске.
– Он краденый? – поинтересовался мальчик.
– Нет, – сказал Вернер, – я его купил.
– В порядке, – объяснял Макс, – у тебя есть сигарета?
У Вернера сигарета была. Они закурили, и Макс сказал с уважением: – Франциска будет красивой девушкой. У нее такая грудь…
Был май. Они лежали где-то под розовыми цветущими деревьями в маленьком лесу, далеко от города. Горы поднимались над ними. Они были одни. Велосипеды лежали в стороне. Было воскресенье, они уехали за город, чтобы остаться наедине друг с другом.
– Ты уйдешь, и я буду чувствовать себя одинокой без тебя…, – сказала Франциска. Она выглядела как двадцатилетняя. У нее все еще были длинные рыжие волосы. Они спадали ей на плечи. Он играл этими рыжими волосами, и его рука скользила под ее расстегнутой блузкой. Кожа ее грудей была белой, как свежее молоко.
– Я всегда буду однажды дома, – ответил он. Его голос звучал сдавленно. Он гладил ее груди.
– Твой отец говорил, что ему это не очень нравится. Он хотел бы еще попробовать отговорить тебя от этого. Он говорил это моей матери.
Он совсем расстегнул ее блузку и целовал ее кожу.
– Я буду писать тебе, – тихо произнес он, – и я всегда буду однажды дома. Я буду писать из Берлина, и из Амстердама и Парижа. Во всем мире, где бы я ни был…
Она гладила его лицо. Ее пальцы играли с его волосами. Она видела его глаза над ее лицом. Немного полуоткрытые, блестящие глаза.
– У тебя…, – говорила она, – у тебя не может быть ни одной другой, когда ты уедешь, ты слышишь? Никого другого, кроме меня…
Он не отвечал. Он обнял ее тело. Это тело было гибким и горячим. Кожа была гладкой и шелковистой.
– Только подожди…, – шептал он. – Однажды я вернусь, и тогда я припаркую свою машину перед домом. Потом мы уедем вместе. Когда наступит время, вы поженимся, и ты всегда будешь сопровождать меня…
Ее тело прижалось к нему. Она кусала его в губы, но он не чувствовал этого. Он видел ее глаза. Коричневатые с красным мерцанием.
У нее самые странные глаза в мире, думал он. Она прекрасна. Когда она станет старше на несколько лет, люди будут смотреть ей вслед. Она сможет хорошо одеваться. Элегантно.