Час мертвых глаз
Шрифт:
– Хорошо, Якоб, хорошо… Она махнула ему, и он снова прошаркал ногами туда, где сидел раньше. Его глаза светились в свете огня плиты. – Он открыл их с этой старой штуковиной, – сказала она Биндигу. – Вероятно, он не разобрался с вашим ножом.
Биндиг снова засунул нож в карман на икре. При этом он сказал: – В этом ему повезло. Иначе вкус мяса никому из нас не понравился бы.
Женщина поставила перед ним чашку чая. – Пейте! – просила она его.
– Нож был очень грязным? Биндиг встал. При этом он схватился за карман брюк, где лежала бутылка. Это был «Хеннесси». Они украли его на каком-то продовольственном складе, потому что «Хеннесси» был только для офицеров. Он вытащил бутылку и снял оловянную крышечку. Он подал бутылку Якобу и сказал при этом тихо: – Откройте! Он показал это жестом слуге, и тот усердно закивал.
– Нож не был грязным, сударыня, – сказал Биндиг, – но я как раз им заколол три дня назад одного русского. А до этого еще пятерых или шестерых других. Я каждый раз после этого его начисто вымыл и почистил. И вчера тоже. А теперь вы можете забрать этот чай. Он не поможет моему животу, потому что помогать нужно не моему животу.
Слуга откупорил бутылку несколькими ловкими движениями. Он подал ее Биндигу и при этом смотрел на него, как на больного, здоровье которого его очень заботило.
– Пленных русских? – спросила женщина.
– Нет, – ответил Биндиг. Он взял бутылку. – Принесите, пожалуйста, три стакана, – сказал он. Пока женщина искала в шкафу стаканы, он объяснил: – Не пленных русских. Свободных русских. Красноармейцев. Солдат. С винтовками через плечо. В их тылу за линией фронта, в десяти километрах или чуть больше, я точно не знаю. Это война, сударыня, и как вы видите, я не слишком молод для этого.
Он налил стаканы до краев. Потом он махнул слуге. Он подходил медленно, но Биндиг дружелюбно взглянул на него: – Ну, выпей с нами стаканчик! Кто знает, как долго ты еще проживешь!
Он поднял стакан в сторону женщины. Она медленно взяла тот, что он поставил перед ней.
– За что мы должны пить? – спросила она. – Неизвестно, за что нужно пить…
– Выпьем за этот день, – сказал он, глядя на нее. Я уже так давно не видел, как улыбаются женщины. Выпьем за это.
Слуга Якоб прошаркал со своим стаканом назад в угол у печи. Он твердо держал его обеими руками, как будто боялся, что его у него снова отберут. Он сел и пил коньяк маленькими глотками. Биндиг посмотрел на него и сделал жест, означающий, что он должен выпить быстро. Слуга послушно выпил стакан. Биндиг подошел к нему и наполнил его стакан еще раз до краев. Потом он засунул в руку ему пачку сигарет и сказал: – Пей и кури! Некоторые слабоумные умнее нормальных людей. Он не видел вспышки в глазах женщины. Она продлилась только одну секунду, и поэтому ускользнуло от его внимания. Слуга ухмыльнулся по-идиотски и присосался к стакану.
– Сегодня он будет хорошо спать, – сказал Биндиг. Он чувствовал, что должен теперь говорить, много говорить, пусть чепуху, только, чтобы вообще хоть что-то говорить, лишь бы снова не вспоминать о лицах.
– Он хороший человек, – сказала женщина, – верный человек. Я не знаю, что я бы без него делала.
Биндиг наполнил свой стакан еще раз доверху. Он выпил это одним глотком и произнес:
– Видно, что он хороший человек. Но почти по каждому человеку видно, что он хороший. Только если этот человек солдат, тогда этого нельзя видеть. Там история проще. Хорошие носят серую форму, плохие – землисто-бурую с советской звездой.
Он опустился на стул, в одной руке стакан, в другой бутылка. Батрак щелкал языком. При этом он вращал глазами.
Женщина слега пригладила ладонью свои волосы с пробором. Она смотрела на Биндига с выражением удивления. На плите кипела вода с картошкой.
– Вы очень молоды, – сказала женщина задумчиво. Она еще раз погладила себя по волосам и оставила руку на лбу. – Боже мой, как же вы еще молоды. В вашем возрасте нужно делать свою работу, по вечерам гулять с девушкой. Танцы. Нужно было бы…
– Нужно было бы… , – прервал ее Биндиг. – Чего только не нужно было бы. Но мир делится на таких, кто гуляет с девушками, и таких, кто стреляет друг в друга. Я принадлежу к последним… И в этом ничего нельзя изменить. Когда мы победим, все это будет забыто…
– Когда мы победим… , – сказала женщина, – тогда вы будете уважаемым человеком. Может быть, офицером. И тогда у вас будут дети, и вы покажете им ваш нож и скажете…
Биндиг посмотрел на нее, и она замолчала. Она опустила взгляд и нерешительно двигала свой стакан по столу туда-сюда.
– После победы, – сказал хрипло Биндиг, – еще не известно, кто победит, но после победы, во всяком случае, я тогда больше не буду жить. Очень вероятно, что я больше не буду жить тогда. И если, все же, я должен буду жить, то я буду бежать по улицам, по городам, и я буду искать женщину, которая выглядит как вы, у которой глаза, как у вас, и голос, как у вас. Женщину, улыбка которой напоминает мне о вас… Простите, пожалуйста, забудьте это. Давайте выпьем еще по стакану и больше не будем об этом говорить… Он налил ей, и она видела, что его руки дрожали.
Она снова провела ладонью по волосам, хотя они и так лежало гладко и аккуратно с пробором.
Не глядя на него, она сказала: – Мы слишком много пьем. При этом мы говорим такие вещи, о которых мы на следующий день ничего больше не хотим знать.
– Мы? – спросил Биндиг.
– Да, мы, – тихо произнесла женщина. – Вы и я. Мы.
Они оба услышали, как заскрипела дверь во двор. Женщина подняла голову и кивнула батраку. Он поднялся и поставил пустой стакан водки на пол. Он открыл дверь и неловко замахал наружу. В прихожей послышался громыхающий шум, затем проклятие. Цадо появился в дверях. Он держался рукой за лоб. В темноте он ударился головой о перекладину.
– Лестница… , – произнесла женщина с сожалением, – она так глупо сделана…
– Черт бы ее побрал! Простите! Добрый вечер и счастливого рождества всем вам! Цадо гремел на кухне. Он все еще держал руку у лба, а другую подавал женщине.
– Цадоровски, – представился он, – обер-ефрейтор. Становой хребет армии. Отец и мать были приличными людьми, сын стал солдатом.
Он осмотрелся по сторонам и обнаружил на столе стаканы и бутылку. Тогда улыбка скользнула по его лицу. Он снова усадил женщину на стул и сказал со вздохом облегчения: – Дети мои, как я рад, что я, наконец, среди нормальных людей! У меня было угнетенное состояние, милостивая госпожа! Я видел вас в деревне, и вы не производили впечатления женщины, которая пьет водку с нами. Найдется ли еще стаканчик для меня, малыш?