Час нетопыря
Шрифт:
— А как же. Отлично представляю. Я думаю, что, несмотря на некоторые отрицательные, но преходящие последствия для общественной жизни, итог этой операции пойдет на пользу нашей республике. Никогда прежде над нами не висела такая угроза. Все федеральные службы, призванные конституцией охранять спокойствие и порядок, будут пользоваться всеобщим признанием. Не считаете ли вы, господин федеральный канцлер, что это не такой уж плохой выход?
— Доктор Пфейфер, вы на стороне людей, которые посягнули на основные установления конституции, а теперь вы вдруг выступаете в роли горячего защитника той же самой конституции.
— Я
— Иначе говоря, вы предлагаете, чтобы виновники вторичного захвата нескольких боеголовок не понесли наказания, кем бы они ни были? И чтобы сохранили эти боеголовки ради каких-то неизвестных собственных целей?
— У вас есть лучший выход, господин канцлер?
— Нет, доктор Пфейфер. И поэтому я на время соглашаюсь с вашими предложениями, во всяком случае до тех пор, пока все это не обдумаю. Но при одном условии: вы освободите Фельзенштейна.
— Это невозможно с технической, политической и формальной точки зрения. Фельзенштейн выступил бы против официальной версии, с удвоенной энергией бросился бы на поиски и, может быть, напал на какие-нибудь следы, что создало бы угрозу интересам Федеративной Республики. Предполагаю, что в этом случае он был бы готов сотрудничать с вами. Но вы же знаете этого человека. Никогда нельзя предвидеть, что придет ему в голову. К тому же, как вам известно, Фельзенштейн участвовал в нескольких мероприятиях Всемирного Совета Мира, высказывался насчет Вьетнама и Чили, осуждал гонку вооружений…
— Но он не принадлежит к числу левых. У него есть Рыцарский крест…
— Нет. Небольшая поправка в биографии. Этот человек — левый и правый одновременно. Он чересчур высокого мнения о себе и временами может быть опасен. Лично я глубоко уважаю свободу печати, но при условии, что она не затрагивает основных интересов страны.
— То есть интересов ваших хозяев, Пфейфер?
— У меня нет хозяев, господин федеральный канцлер. Я стараюсь выполнять свои обязанности в соответствии с оказанным мне доверием. И стремлюсь мыслить более широко, чем узколобый чиновник ведомства, которым я руковожу.
— Это ваше заявление заслуживает пятерки. Выходит, что я и мое правительство не мыслим столь широко.
— Этого я не говорил. Вы как раз дали пример такого мышления.
— Благодарю за комплимент. Еще один вопрос, господин доктор. Что будет, если те, кто, как вы выражаетесь, обеспечил сохранность части похищенных боеголовок, совершат, к примеру, нападение на территорию ГДР?
— Если мой анализ тех кругов, которые могли бы, вероятно, это совершить, достаточно верен, то ваши опасения безосновательны. Эти боеголовки гораздо лучше сыграют свою политическую роль, если будут спокойно лежать на каких-нибудь складах и базах. Впрочем, если бы что-нибудь подобное и произошло, то у вас всегда под рукой «горячая линия», дающая связь с Восточным Берлином.
— Превосходная мысль. Сперва Гаррисон объясняет русским, что он по ошибке устроил сущий ядерный ад над собственной страной. А потом наступит моя очередь объяснять Берлину, что какие-то неизвестные по ошибке совершили нападение на ГДР с применением нейтронного оружия. Великолепно. А они должны во все это терпеливо верить и даже пальцем
— Я снова спрашиваю, господин канцлер: есть ли у нас лучший выход? На мое ведомство вы не можете рассчитывать, так как в одиночку мы не установим ни виновников похищения, ни имен тех, которые взяли на хранение часть боеголовок, ни места, где находятся украденные и до сих пор не обнаруженные боеголовки. На армейскую контрразведку, Генеральный инспекторат и министерство обороны тоже нельзя положиться, потому что… Ну, я об этом уже говорил, Общественное мнение вам тоже не поможет: те, кто симпатизирует, как вы сказали, заговорщикам, правительству ни в чем не помогут. А те, чьи симпатии я определил бы как пацифистские, не смогут проникнуть в разного рода тайные места. В конце концов речь идет действительно о совсем незначительном ядерном потенциале по сравнению с тем, чем располагают великие державы. Повторяю, я не вижу никакого выхода. Зато я думаю, что в недалеком будущем можно будет осторожно вступить в переговоры с некоторыми людьми из кругов Генерального инспектората…
— Переговоры? Мне вести переговоры с какими-то заговорщиками? И о чем?
— Насчет возвращения боеголовок и, скажем так, по узловым вопросам германской политики. Не забывайте, что эти люди отныне обладают чрезвычайно красноречивыми аргументами, то есть боеголовками, с которыми они умеют обращаться, и знают, как их использовать в случае необходимости.
— Считаете ли вы, доктор, что сегодня в 19 часов я вообще не должен выступать по телевидению?
— Совсем напротив. Только искренние и подробные объяснения, которые даст народу федеральный канцлер, могут положить конец многочисленным сплетням и истерии.
— Вы говорите, искренние и подробные. Ну что ж, я попробую.
Пфейфер встал и демонстративно протянул руку канцлеру. Лютнер, с минуту поколебавшись и не скрывая антипатии, тоже подал Пфейферу руку.
— Да, еще один вопрос, — произнес Пфейфер уже от самой двери. — Куда делся ваш военный адъютант? Его не видно с самого утра. Или…
— Я вижу, — повысив голос, ответил Лютнер, — что у вас есть люди даже в моем секретариате. Я этого не потерплю, Пфейфер! Капитан Куно фон Ризенталь получил от меня особое, секретное поручение.
— Понимаю. Я надеюсь, что вы не подставите без нужды под удар этого красивого парня. Может быть, стоит его отозвать? Это очень деятельный человек, насколько мне известно. Легко может накликать на себя несчастье. Ну, я прощаюсь с вами, господин канцлер.
XLIV
Пятница, 12 июня, 13 часов 59 минут по западноевропейскому времени. Небольшой городок Верденберг, последняя железнодорожная станция в ФРГ, всего в полутора километрах от французской границы.
Около билетной кассы в толпе путешествующих, которых сегодня необычайно много, шныряет Рыба. Он делает вид, что не замечает Руди, который с рассеянным видом изучает расписание поездов.
Входит Лючия — босиком, с распущенными волосами, с полотняной сумкой через плечо. Она выглядит как студентка на каникулах. Обнимает Рыбу, они целуются и берутся за руки. Ни у кого не может быть сомнений, что эта симпатичная пара условилась встретиться здесь с совершенно иными целями, чем политические.