Час Пик
Шрифт:
Маньяк.
Он и сам свыкся с мыслью, что — немного того, или не того, и уже особо не обижался, если замечал боковым зрением, что у него за спиной выразительно крутят пальцем у виска — мол, он ведь ненормальный; если слышал рядом зловеще–испуганный шепоток: «Тихо, тихо, потом, потом, а то он щас… покоцает… тс–с–с… Маньяк.»
А чего, собственно, обижаться на вас, господа сокурснички?
Ненормальный — не соответствующий норме, не такой, как все остальные. Норма — быть «как все». А хотеть быть таким, «как все» может желать только существо
Вы — обыкновенные серые мыши, и на Маньяка никогда не потянете.
И вообще: не курс, а цирк на Цветном бульваре: бабы, все, как одна — патологические бляди, с необычайно развитыми вторичными половыми признаками (по общему мнению, регулярно подтверждаемом в перерывах между лекциями гиперсексуальными однокурсниками — и первичными тоже); мужики — или живая иллюстрация к массовому мелкобуржуазному каталогу «Otto», так, дешевенькая попса, или — крутые мальчики, обедающие в «Континентале» и ужинающие в «Арлекино», куда приезжают с роскошным телками на роскошных папиных 730–х BMW и 9000–х Saab’ax последних моделей.
Есть, впрочем, несколько жадных до знаний провинциалов, мудаков–Ломоносовых, собственных Платонов и быстрых разумом Невтонов, пришедших в Москву с катомками за плечами, но это — вообще не люди. Так — мусор.
Да, правда еще присутствует небольшая горстка «интеллектуалов» точней — обыкновенных снобов, мнящих себя таковыми.
Ну, типажи и архетипы настолько узнаваемы и банальны, что даже поддаются классификации:
1) философы–эстеты: Флоренский, Бердяев, церковь Воскресения Славущего, Шмелев, Набоков, Антониони, Бергман, «Битлз», Бах Иоганн Себастьян, «Прима», чай без сахара, но зато с «мусором», (отсутствие возможностей диктует потребности), крепкий портвейн, живут сдачей стеклотары.
2) художники–прозаики–поэты: агни–йога, Рерих, «Кинг Кримсон», Брайн Ино, Штогхаузен, Меламед, Дом Кино, «авангард», «Беломор», кофе в забегаловках, «травка», заветная мечта свалить за бугор (непонятно, что они там делать будут); живут перепродажей анаши однокурсникам и мелкооптовой торговлей на вещевом рынке.
3) «отмороженные»: оргии, «братки», скандалы, хэппенинги, драки, «Нирвана», групповухи со всем, что шевелится, пьет все, что горит, курит все, что дымится, а чем живут — неизвестно.
Первую категорию Маньяк откровенно презирал; вторую — ненавидел, а к третьей относился так, как, наверное, относился Миклуха — Маклай к туземцам, попав на их остров, Terra inkognita — с брезгливым сочувствием.
Но все равно: их — и обляденевших народных девочек, и крутых мальчиков из дипломатических семей на папиных лимузинах, и эстетствующих полудурков много, они похожи, как неотличимо похожи друг на друга волоски на лобке, а он — эксклюзив, штучный экземпляр, тонкая ручная работа по единственному проекту, пусть и маньяк, но в мире другого такого нет: как собор Василия Блаженного, создателей которого царь Всея Руси Иван Васильевич приказал ослепить, чтобы ничего подобного
А на трассе все эти BMW и Saab’ы останавливаются и с тихой завистью балдеют — ну, ну, ну и ни хера ж себе, и только шепоток по горячему гудрону стелется, — каков, каков однако!..
Он — маньяк, а вы, по большому счету, со своими шмотками от Диора и роскошными тачками — серые мышки, и поступили–то сюда или по связям, или за большие баксы, или же потому, что экзамены у вас принимали такие же серые мышки, как и вы сами, чувствовавшие подсознательную симпатию к собратьям по интеллектуальному увечью.
Все вы, все без исключения работаете на публику, все хотите понравится сперва другим, и через это самое «другим» — самим себе; ведь если разобраться, и шмотки, и показное эстетство, и оргии, и самый банальный половой акт — это прежде всего лицдейсгво; на публику то есть, все это замыкается на другого (–ую) или других и сводится к одной незамысловатой фразе: «вот как я могу, вот я, значит, какой, посмотрите, какой я…»
Это ваша норма, серые мыши, и потому вы считаете себя «нормальными». Безнадежно нормальны, неизлечимо здоровы.
Вам все время надо напрягаться, доказывать, а зачем ему что–то кому–то доказывать? Он что — цену себе не знает?
И вы ради этого самого доказательства потеете, бедные, работая «наружу», он — на себя. На удовлетворение собственного эго, и нет ему нужды ни до ваших показных коитусов (а они всегда показные), ни до внешнего лоска, ни до глупых бесед в курительной — «а вчера Валька–то…» или: «слышал про Охлобыстина?..» или: «правильно Николай Бердяев писал…»
Занятие этим приносит чувственное удовлетворение только ему — зачем ему удовлетворять еще кого–то, зачем делиться?
Высшее проявление эго — быть безразличным ко всему на свете.
Так что — желать стать «нормой», то есть стать похожими на вас?
Ни хера.
Маньяка не любили, но — боялись: мало ли что, ненормальный…
А вдруг — Дудаев, Чикатило, а вдруг — действительно… ну, покоцает, бля, маньяк?
Чужая душа — потемки.
Хотя, конечно, на Чикатило не тянет: ростовский маньяк хоть телок трахал, пусть и не достигших студенческой половозрелости, а этот…
А вот об этом, дорогие мои, вы никогда и не узнаете.
…все началось во время зимней сессии: лежа на диване, Маньяк лениво почитывал растрепанную «Историю древнего мира».
Римский секс — тоска: императоры спят со своими служанками, мамами, дочерьми и сестрами, сплошной инцест, куда не глянь.
Интересно, а этим… ну, этим они когда–нибудь занимались?
Да куда там — кровавая эпоха войн с варварами и завоевательных походов в Парфию никак не способствовала сладострастному самопогружению в глубины собственного «я».