Час расплаты
Шрифт:
– Мило, – сказала Лорен. – В последнее время у Лии было мало поводов для смеха.
– Неподходящий возраст для переездов, – заметила Анна. – Уверена, что она скучает по своим подругам. Хорошо, что она и Венди подружились. Венди тоже многое довелось пережить. Я была ее учительницей, когда девочка училась в пятом классе. Она и другие ученики наткнулись в парке на мертвое тело. После этого как будто открыли ящик Пандоры. Венди потеряла лучшего друга. На нее напал один из учеников. Ее родители развелись.
– Не повезло, – посочувствовала
– Без сомнения. Детям, которым пришлось через это пройти, не позавидуешь. Все, что им нужно, – быть такими же, как их сверстники, но добиться этого им все равно не удастся. Они пережили такое, о чем другие дети не имеют ни малейшего представления.
– У меня то же самое, – призналась Лорен. – А мне сорок два года.
– Вы вступили в клуб, членом которого никто стать не хочет.
– Вступительные взносы разорительны.
– А выгод никаких, – добавила Анна.
– Можно сказать, нам посчастливилось, – произнесла Лорен, поднимая свой бокал в импровизированном тосте.
– Я считаю, что да, – заверила ее собеседница. – В противном случае я была бы давно мертва. Лучше быть живой жертвой, чем трупом. По меньшей мере есть шанс изменить жизнь к лучшему.
«Пусть бы я умерла, а Лесли вернулась домой», – подумала Лорен, но вслух ничего не сказала.
На сегодня откровенностей хватит.
6
– Надо отдать ей должное, – заметила детектив Таннер, – Лорен повела себя как полная сука не с самого начала. Я представить не могу, как это… твой ребенок пропал. Ты не знаешь, что с ним сталось. Ты понятия не имеешь, жив ли он, что с ним делает какой-нибудь больной извращенец. Какое тебе после этого дело до чужого мнения? Да никакого. Пошли они все куда подальше, короче говоря…
Женщина сделала большой глоток из своего стакана. Водка с тоником и три дольки лимона.
Они сидели за столиком одного из самых лучших ресторанов, расположенных на набережной Стернс. Сюда Мендеса привела Таннер. Хорошо одетая женщина в годах, сидевшая по соседству, бросила на Таннер гневный взгляд, явно шокированная ее словами. Но та лишь театрально закатила глаза.
– Я такая же, если не хуже, – призналась женщина-детектив своему собеседнику. – Если кто-нибудь посмеет хоть пальцем тронуть моего ребенка, я выпущу когти и кинусь на него, как разъяренная тигрица. Мне наплевать на того, кто встанет на моем пути. Будь я на месте Лорен Лоутон, я бы поверила в то, во что верит она. Я бы задушила этого подонка Роланда Балленкоа. Я бы отрезала ему язык, кастрировала, вырвала еще бьющееся сердце из груди козла и съела у него на глазах. Пусть, умирая, видит, как я это делаю.
– Никогда не рискну перейти вам дорогу, – усмехнувшись, произнес Мендес. – Расскажите мне о Балленкоа. Вы, я вижу, считаете его виновным в похищении.
Таннер нахмурилась. Поигрывая вилкой, она выдержала небольшую паузу
– Скорее всего, да. Все так тогда считали. Но у нас ничего на него не было. Никто ничего не видел. Следов девочки так и не нашли.
– У него было алиби.
– Популярное: «один дома».
– Подозреваемый был знаком с девочкой?
– Балленкоа – вольный художник. Он снимал Лесли Лоутон и многих других девочек ее возраста на улице, во время разных спортивных соревнований, на концертах. После разговора с ним мне всегда хотелось принять душ, – призналась Таннер, – но юным девушкам он нравился. В нем, по их мнению, было что-то сексуальное и страшное одновременно, нечто от рок-звезды. Юные девушки – полные дуры. Что еще хотите знать?
– Он водил их к себе домой? – спросил Мендес.
– Не знаем. Он хитрый, этот сукин сын. Балленкоа уже попадал в неприятности, и это его многому научило. Он никогда не пытался играть в старую недобрую игру «Я сделаю из тебя супермодель». Он снимал при свидетелях. Никогда ничего особо провокационного. Ничего противозаконного.
– А его привлекали?
– За совращение несовершеннолетней. Ему было девятнадцать, ей – четырнадцать. Балленкоа приговорили к двум годам. Он провел пятнадцать месяцев в Эврике.
– Вы вышли на него сразу после исчезновения девочки?
– Его имя проскальзывало в показаниях подруг Лесли, вот только ничего конкретного о нем пропавшая не говорила. Лесли приобрела несколько фотографий, сделанных во время теннисного турнира. Простые снимки – она и ее партнерша. А потом кто-то вспомнил, что видел Балленкоа и Лесли стоящими у кромки поля после матча по софтболу в тот день, когда девочка пропала. Они о чем-то разговаривали. Нам потребовалось несколько месяцев, прежде чем мы собрали достаточно информации, чтобы получить ордер на обыск.
– Вы не накопали достаточно, чтобы упечь его за решетку? – спросил Мендес. – Вы вообще что-нибудь нашли?
– К тому времени, когда мы получили ордер, у Балленкоа хватило ума избавиться от всего компрометирующего. Мы ползали по его дому, словно стая крыс. Мы нашли фотографии девочки, но он ведь профессиональный фотограф. Кроме этих снимков, было обнаружено множество других фотографий девочек, мальчиков, молодых и пожилых людей. Это ничего не доказывает. Наконец, мы обнаружили крошечное пятнышко засохшей крови под ковром в кузове автофургона.
– И?..
– И ничего. Слишком мало для анализа. Самое большее, что можно сделать, – это узнать группу крови, если повезет. Для определения ДНК не хватит. По крайней мере, пока. Если попытаться сделать это сейчас, то частичка крови будет бесполезно потеряна и мы останемся у разбитого корыта. Все, что мы можем, так это ждать. ДНК-технологии совершенствуются с каждым днем. Будем надеяться на лучшее. Возможно, через полгода или год этой частички хватит для установления ДНК. Теперь безумием было бы пытаться…