Чаша цикуты. Сократ
Шрифт:
— Только то, что у нас плохие толкователи оракулов, — ответил Сократ.
Они стояли у Одеона, где должно было состояться представление новой трагедии Софокла «Царь Эдип».
К Одеону стекался народ. Многие, узнав Перикла, восторженно приветствовали его.
— И всё же, — сказал Сократ, — война не закончена. Архидам не успокоился. К лету он соберёт новое войско, обдумает свои ошибки и снова пойдёт на нас войной. Все об этом говорят.
— Думаю, что так и будет, — ответил Перикл. — Но и мы тоже учтём наши ошибки. Выставим на море и на суше дозорные посты, увеличим флот, обучим новых воинов, соберём все необходимые средства, укрепим стены. И это обеспечит нам победу, если Архидам затеет новый поход. Говорят, ты славно сражался во время нашего похода на Мегариду.
— Как все, — сказал Сократ.
— Значит, все сражались славно, — засмеялся Перикл. — И ты, как всегда, дрался рядом с моим племянником Алкивиадом.
— Ты сам просил меня об этом.
— Да, я помню. Теперь я хотел бы попросить тебя ещё об одной услуге: уделяй Алкивиаду побольше внимания и в мирное время, учи его той мудрости, которая открыта тебе.
— Он привязался ко мне и, кажется, с удовольствием слушает мои беседы.
— Да, это так. Он говорил мне, что считает тебя своим учителем.
— Я никого не могу научить чему-либо. Но тому, кто слушает меня, могу помочь заглянуть в собственную душу, узнать, на что она откликается, чего желает и чего не желает.
— Познать самого себя?
— Именно так.
Прошли юные эфебы и дружно приветствовали Перикла возгласом «Хайре!» и поднятием рук. Перикл ответил им тем же.
— Я рад за тебя, — сказал Сократ. — Особенно тому, что умолкли твои клеветники. Но они живы, пёс бы их подрал! И ждут своего часа.
— Я знаю. Но старому вранью уже никто не поверит.
— Они придумают новое. Но не побрезгуют и старым.
— Да, конечно, — согласился Перикл. — Подумать мне об этом сейчас не хочется. Посмотри, как всё хорошо: мы прогнали врага, наступила такая красивая и тихая осень, в городе воцарился покой, Софокл написал новую трагедию, кажется, самую великую... Кстати, где могила Эдипа? — спросил он. — И правда ли то, что стране, в которой похоронен Эдип, обещано быть непобедимой?
— Могила Эдипа в Колоне, в роще Эвменид. Это совсем недалеко. К могиле его проводил афинский царь Тесей. Аполлоном обещано, что могила Эдипа станет защитой для земли, в которой она будет находиться. Таково предание.
— Прекрасное предание. И вот было бы славно, если бы Софокл написал теперь ещё одну трагедию — о смерти Эдипа в Колоне. Чтобы каждый афинянин знал, какая сила защищает их город. Надо заманить Софокла в лавровую рощу Эвменид, пусть он там вспомнит предание о смерти Эдипа. Сопроводи его туда, Сократ. Сейчас такая чудная пора для прогулок в роще.
— Я уже сопровождал его в Парнасском ущелье под Дельфами. Тогда это едва не кончилось современной трагедией.
— Да, ты рассказывал мне, — поморщился Перикл. — Я помню. Но было такое время, война; ты сам знаешь, чем были заняты мои мысли. Прости, но очень важные дела отвлекли меня, — стал он оправдываться. — Хотя, конечно, стыдно. Фидия я не забыл, нет. Вот и теперь, стоя здесь, у Пропилеи Акрополя, я мысленно произношу его дорогое имя... Ты так и не узнал, кто послал в Парнасское ущелье Демарха? — спросил он.
— Узнал, — ответил Сократ.
— И до сих пор не сказал мне об этом?!
— Ты не спрашивал.
— Да, конечно, — вздохнул Перикл. — Но вот теперь спрашиваю. Кто же послал Демарха?
— Лисикл.
— Как?! — удивился Перикл. — Тот самый Лисикл, скототорговец, которого пригрела Аспазия?
— Тот самый.
— И как ты это узнал?
— Он сам рассказал мне об этом.
— Сам?! — ещё более удивился Перикл.
— Да. Он рассказал мне об этом при первой же встрече после моего возвращения из Дельф. Я ни о чём его не спрашивал, так как ни в чём его не подозревал. Он сам спросил меня, сгорая от нетерпения, нападал ли на меня и на Софокла в Парнасском ущелье Демарх. Из предосторожности я ответил ему, что не знаю ни о каком Демархе и ни о каком нападении в Парнасском ущелье. Тогда он принялся шуметь и бранить Демарха, сына Диния, которого он якобы за хорошее вознаграждение послал в Парнасское ущелье, чтобы тот попугал меня и Софокла, напав на нас в том самом месте, где некогда Эдип напал на фиванского царя Лая. Таким образом он намеревался сыграть с нами весёлую шутку, помня о том, что Софоклу очень хотелось побывать в Парнасском ущелье, чтобы лучше вообразить себе сцену нападения Эдипа на Лая. Софокл говорил о своём желании на вечере у Аспазии, где был тогда Лисикл.
— Лисикл? На вечере у Аспазии? — нахмурил брови Перикл. — Ты мне не говорил об этом.
— Да, не говорил. К слову не пришлось. Теперь вот сказал.
— Значит, Лисикл виноват? — спросил Перикл.
— Ни в чём он не виноват. Иначе не стал бы сам спрашивать о Демархе. Так, наверное, и было: затеял глупую шутку, а кончилось всё скверно. Пастухи мне тоже говорили, что Демарх велел им лишь попугать нас.
— Значит, Хромой поторопился метнуть копьё?
— Нет. Думаю, что у Демарха было и другое задание, которое он получил не от Лисикла. Смотри, как получилось бы всё славно: Демарх убил бы меня, а потом, если бы попался, свалил бы всю вину на Лисикла и на случайность. Истинный виновник остался бы в тени. Тут было счастливое совпадение — шутка Лисикла и чьё-то преступное намерение.
— Чьё же?
— Я знаю только то, что Демарх был тайным осведомителем Ареопага. Так всё это увязывается в одну цепочку: Демарх — Диний — Клеофонт — Менон. Сбежавший на Самос Клеофонт посещал гетерии аристократов. Нет последнего звена — непосредственного убийцы Фидия. Теаген отпадает. Думаю, что Демарх не врал, когда говорил, что убийца Фидия не Теаген, а кто-то другой. Скиф Теаген был убит лишь за то, что отказался выполнить чью-то волю и назвать себя убийцей Фидия. Думаю, что это была воля Ареопага. Но и Ареопаг не знал, кто истинный убийца Фидия. Ареопагу нужна была не истина, а ты, Перикл. Сначала план Ареопага состоял в том, чтобы обвинить Фидия и устроить суд над ним. Но кто-то вмешался в план Ареопага и отравил Фидия. Тогда Ареопаг разработал новый план, по которому ты должен был предстать перед судом как убийца Фидия. Этот план совпал с планом истинных организаторов убийства Фидия. Кстати, план Ареопага помог истинным убийцам осуществить своё намерение. Впрочем, возможно, что я ошибаюсь и убийство Фидия было вызвано желанием помешать планам Ареопага. Тогда всё это выглядит ещё более ужасно: Фидия убили, чтобы не было суда над ним...
— Не продолжай, — сказал Перикл. — Надеюсь, что не последнее стало причиной убийства Фидия, иначе... Нет, не хочу об этом думать. Итак, чего же нам ждать?
— Одно из двух: или Ареопаг найдёт нового человека, который согласится свидетельствовать против тебя, или мне удастся найти истинного убийцу.
— Да, — сказал Перикл, — найди его. Но первым, кому ты назовёшь его имя, должен быть я. Запомни: первым. Только я.
Одеон был полон, как всегда. Но что-то отличало его от прежних времён. Ощутив это, Сократ стал озираться по сторонам, вглядываться в лица зрителей и наконец понял, что его озадачило: зрители не улыбались, не приветствовали друг друга радостными возгласами, как это принято между старыми знакомыми, не торопили актёров. В Одеоне была другая публика. Её составляли главным образом те, кто переселился в Афины в начале войны, — недавние жители сельских афинских демов, а ныне обитатели городских пустырей, святилищ богов и героев, башен Длинных Стен и обводных стен Пирея. Беженцы заселили даже Пеларгик, пустырь у подножия Акрополя, соорудив на нём некие подобия жилищ, хотя селиться на Пеларгике запрещалось под страхом проклятия. Древний Пифийский оракул пророчил поселившимся на Пеларгике всякие беды и заканчивался словами: «Пеларгику лучше быть пусту». После ухода пелопоннесцев лишь небольшая часть беженцев возвратилась в свои сельские дома, так как многие имения оказались разрушенными. Беженцам по приказу Перикла выдавались деньги из казны на пищу, на лечение и на посещение театров. Впрочем, на посещение театров деньги выдавались и другим свободным афинянам. Но истинных горожан в Одеоне сегодня было мало. Сократ сказал об этом Софоклу, который стоял рядом с ним.
— Как бы эта необразованная публика не освистала твою трагедию, — высказал он опасение.
— Я боюсь другого, — ответил Софокл. — Как бы публика не затопила Одеон слезами.
— Мы сидим так высоко, что не утонем. Утонут только наши почётные граждане.
— Я думал, что сегодня и ты окажешься среди почётных: ты так долго красовался рядом с Периклом, — съязвил Софокл.
— Перикл красовался рядом со мной, — поправил его Сократ.
— Ты такого высокого мнения о себе?