Чаша кавалера
Шрифт:
— О'кей. Вы видеть, читать, петь их так часто, что думать, будто вы все знать! Н-н-нет! Каждый раз вы петь правильно, но не совсем! А почему? Потому что видеть их слишком часто и знать слишком хорошо! А что дальше? Я вам говорить! Вы выходить на сцена, готовиться петь и забывать вся чертова песня! Тысячу раз я говорить: делать все правильно первый раз, и тогда…
Несмотря на то что синьор Равиоли буквально захлебывался потоком собственных слов, он внезапно умолк, оборвав фразу.
Облик сэра Генри Мерривейла внезапно претерпел такие явные изменения, словно его огрели
— Гореть мне в аду! — простонал он.
— В чем дело? — спросил озадаченный синьор Равиоли.
Но в Вирджинии, хотя она еще никогда не видела Г. М. в таком состоянии, пробудилась женская интуиция.
— Теперь вы все знаете, не так ли? — воскликнула она.
— Погодите! — Г. М. прижал ладони к вискам. — Ради бога, дайте мне подумать!
Наступило молчание. Г. М. оставался в такой позе несколько секунд, потом опустил руки. Хотя он признавал присутствие Тома и Вирджинии в Дубовой комнате, но не видел в них человеческие существа. Его неподвижный злобный взгляд, казалось, был устремлен сквозь них на безобидную царапину, оставленную бородкой ключа от сейфа на внутренней стороне запертой двери.
Молчание затягивалось…
На секунду луч солнца ярко вспыхнул на лежащих на полу серебряной пепельнице и рапире, а также на одной из перегородок между оконными панелями. Г. М. медленно повернулся, устремив взгляд на лютню в очаге. В таком положении он оставался еще несколько секунд, пока снова не повернул голову.
— Грязь! — заговорил он. — Вы даже не смогли бы сказать, откуда она взялась. А ведь ее слишком много. С другой стороны, кто мог бы поклясться, что ее не занесли сюда случайно? Ничто не вызывает подозрений. Ха! — Г. М. внезапно расслабился.
— Вы догадались, верно? — снова спросила Вирджинии.
— Я? — Г. М. пробудился от размышлений. — Догадался о чем? Нет!
— Сэр Генри, пора объяснить нам эту загадку. Но дело не только в том. Если папа не слишком поглощен мисс Чизмен, чтобы думать о чем-то еще, он намерен провести ночь в Дубовой комнате. Возможно, вам кажется это забавным, но я не хочу, чтобы его тоже нокаутировали!
Взгляд Г. М. снова стал сосредоточенным, словно взвешивая что-то.
— Скажу вам одну вещь, куколка. Ни вы, ни ваш папа не имеете ни малейшего понятия о том, что на самом деле произошло в ночь со среды на четверг или прошлой ночью.
— Тогда как вы предлагаете это выяснить?
— Очень просто. Позвольте вашему старику быть подопытной морской свинкой, как ему хочется, и провести здесь несколько часов. Даю вам слово, что ему не грозит никакая опасность. А мы все принесем торжественную клятву не приближаться к Дубовой комнате. Посмотрим, что произойдет на сей раз около полуночи.
Глава 17
В эту субботнюю ночь, без четверти двенадцать, над спящим Суссексом звенели, гудели или перешептывались многочисленные церковные часы, создавая призрачную какофонию.
Конгрессмен Харви становился все более настороженным с каждой четвертью часа, главным образом благодаря собственному воображению.
С низкого потолка Дубовой комнаты на шнуре свисала единственная лампа в пергаментном абажуре. Мягкий свет внушает душевное спокойствие. Но существуют светильники, хотя и не яркие, но способные лишь сгущать тени, навевая неприятные мысли о том, что может таиться в темноте.
— Спокойно! — пробормотал вслух мистер Харви. Он засмеялся, но смех прозвучал слишком громко, заставив его бросить взгляд через плечо.
Порядок в Дубовой комнате был давно восстановлен.
Рапира с рукояткой-чашкой снова висела за дверью, надежно прикрепленная к стене сверху и снизу. Лютня, как обычно, лежала на крышке клавесина, покрытая патиной веков, как и темные дубовые стены, окружавшие мистера Харви.
Стулья и стол вновь стояли на своих местах. Чаша Кавалера вновь покоилась в запертом сейфе, ключ от которого прожигал дыру в правом кармане брюк мистера Харви, дабы его не могли выхватить у него из рук.
Сидя на одном из высоких стульев, в спинку и сиденье которого была вплетена солома, отец Вирджинии склонился над длинным узким столом. На столе, рядом с серебряной пепельницей, где прислоненная к краю сигарета посылала кверху абсолютно прямой сероватый дымок, поскольку оба окна были заперты, лежали листы писчей бумаги и конверт.
После упомянутого быстрого взгляда через плечо мистер Харви повернулся с авторучкой в руке и добавил еще одну строку к уже написанному. Потом он посмотрел на начало текста.
«Моя дорогая Вирджиния!..»
Некоторым могло бы показаться странным, что конгрессмен пишет письмо дочери, находящейся наверху, в своей комнате. Но мистер Харви считал необходимым оправдаться в своем сегодняшнем поведении.
«Моя дорогая Вирджиния! — писал он. — Возможно, тебе кажется, что поведение твоего старого папы — по крайней мере, в отношении мисс Илейн Чизмен — было несколько импульсивным и непродуманным. Уверяю тебя, что ты не права…»
Будь он сейчас не просто Биллом Харви, а членом палаты представителей от 23-го конфессионального округа Пенсильвании Уильямом Текумсе Харви, его бы прошиб холодный пот.
Но он не чувствовал себя таковым. Фактически ему хотелось, чтобы пережитый сегодня опыт повторился как можно скорее. Илейн, Илейн!..
«Во многих отношениях, Вирджиния, ты похожа на свою покойную мать. Когда она была раздражена и даже сердита, то терпеливо улыбалась, уверяя меня, что все в порядке, а потом молча удалялась в свою комнату. Постарайся понять, Джинни. Мисс Чизмен — леди, наделенная великим очарованием…»
Здесь его ручка сделала правку. Он написал «великими дарованиями», но, несомненно чувствуя, что это может быть неверно истолковано, аккуратно изменил последнее слово.
«…и, надеюсь, вскоре станет моей женой…»
Мистер Харви с поднятой авторучкой снова быстро обернулся.
Каждая старая комната таит свои скрипы и трески. Тишина давит на легкие и напрягает нервы. Хотя мистер Харви был влюблен, ум его был занят не только Илейн. При взгляде на клавесин перед его мысленным взором, несомненно, предстали сцены далекого прошлого, когда роялисты шли в атаку при Нейзби.