Частное расследование
Шрифт:
Турецкий дочитал статью и откинулся в блаженстве на спинку удобного авиационного кресла.
«Забавно, — подумал он и даже рассмеялся вслух. — Вот это хорошо. Не мы на первом месте. Впрочем, это как обычно».
— Чему вы так обрадовались? — сосед, одолживший газету, с веселым удивлением посмотрел на него. — Как будто это «Крокодил», а не «Известия».
— Да вот, прочел статью. Статистика самоубийств.
— А что вы здесь нашли смешного?
— Ну как же: больше, чем у нас!
— Смешно? Не верите?
— Как раз напротив — верю! Радуюсь!
— Чему ж тут радоваться? Тому, что у соседей
— Да нет совсем! Тому, что у нас лучше, чем у соседей!
— Какой вы диалектик, право!
— Я? Нет! Я отдыхающий. Лечу вот к морю, к черту, из грязной осенней Москвы. Подальше от этих всех самоубийств, и… И прочих феноменов.
— Вы врач, наверно? Врачи такие циники обычно. Нет, я в хорошем смысле слова, извините.
— Пожалуйста. Да я не врач, я следователь. А вы?
— А я — священнослужитель.
— О, очень рад! — Турецкий протянул руку через проход и — с чувством пожал руку священника. — Какая редкая у вас профессия!
— Ну, редкая профессия — это, пожалуй, у вас. А у меня довольно редкий образ жизни.
Священнику было не больше сорока, он был, возможно, ровесником Турецкого, что давало право на некоторую непринужденность беседы.
— А я вот, честно говоря, давно хотел проконсультироваться… Как наша церковь относится к потустороннему? К нечистой силе, к выходцам, ну, понимаете, и прочее…
— «Беси тешатся, посланцы сатаны», — процитировал сосед. — Что здесь неясного? Их церковь отвергает.
— Но есть оно, потустороннее, вы понимаете? Я говорю вполне серьезно.
— Конечно, есть.
— Ага. Прекрасно. А вот, положим, было мне виденье. Оно от Бога? Или нет, наоборот?
— И так и так возможно. Смотря, что за видение.
— Ну просто. Дух. Умерший вот, положим, взял и явился?
Марина толкнула Турецкого под локоть, но он, находясь в каком-то приподнято-торжественном настроении, лишь мотнул головой в ее сторону: пожалуйста, не мешай.
— Так вот, я говорю, явление. К чему оно — к добру? Ко злу?
— Явление с добром — к добру, а если вдруг наоборот…
— А если невозможно отличить? И так и этак можно трактовать? Вы как считаете?
— Я, как и любой простой смертный, не берусь судить «вообще». А церковь наша за века выработала критерии, позволяющие отличить Божью силу от воздействия иного. Могу лишь сказать вам, что люди незаурядные, обладающие необычайными способностями, особенно легко и незаметно для себя попадают под влияние демонических внушений.
— Ну а откуда, от чего и от кого исходят подобные внушения?
— Отцы церкви говорят, что наряду с миром физическим существует и мир духовный: мир любви и ненависти, мыслей и страстей. Это мир нематериальных «существ», обладающих независимой волей, особенным разумом, способностью проявлять себя в реальности.
— В виде чего? Нечистой силы? Как?
— Ничего пока неясно с «нечистой силой», как вы говорите, доложу я вам… Только одно можно сказать с уверенностью: отмахиваться от. такой реальности — «этого не может быть, потому что не может быть никогда» — вовсе не лучший способ изучения ее и борьбы с нею. А именно такой подход до сих пор еще чаще всего проповедуется нашей официальной «самой передовой» наукой…
— Понятно. А вот, к примеру, предсказания, пророчества? Бесовское ли это дело или Божье?
—
— Ну а за деньги, например?
— Вообще! Чего там — хуже воровства.
— Любое предсказанье?
— Нет, конечно. Пророчества бывают и от Бога.
— Когда они благие?
— Нет. Совсем и нет. Вот, например, преподобный Серафим Саровский пророчествовал многие беды, гибели, кровопролития. И осквернение церквей. Святой иеромонах. Почил в 1883-м. Причислен к лику святых. Канонизирован. Прославлен со всех амвонов.
— Да-а… — Турецкий вздохнул. — В подходах ваших, честно говоря, не разберешься.
— Вот потому-то мудрые и учатся всю жизнь… — священнослужитель слегка насмешливо кивнул Турецкому, как бы поставив точку в разговоре, прерывая беседу.
Тем не менее в душе Турецкого возникло какое-то радостное, безоблачное чувство. «Ничего не поймешь на этом свете! — думал он. — Ну Так и не надо голову ломать себе во время отпуска. Опустимся слегка. Отпустимся. И будем просто жить — все восемнадцать дней: неделю и еще неделю с половиной!»
Самолет начал снижаться, качками, как будто куда-то проваливаясь и вновь опираясь твердо на воздух. Квадраты, кусочки полей, лоскутное одеяло крымской земли, вдруг стали разрастаться, приобретая смысл, значение…
Еще две минуты, и домики под крылом стали домами… Мелькнул, проплывая мимо, всполошенно вращающийся радар симферопольского аэропорта… Мягкий толчок — и самолет побежал по дорожке. Взревели двигатели на реверсе, тормозя. Все. Прилетели.
Сразу, с момента выхода из симферопольского аэропорта, жизнь захватила их в свои счастливые объятия и понесла по известному кругу.
Такси. Ангарский перевал. Внизу Алушта. Голова не кружится? Смотри, как высоко. Совсем как в самолете. Тебя не укачало, милая моя? Ты что-то, девочка, бледна. Смотри, деревья — прямо на скале. А это Аюдаг. Как будто Мишка выпивает море. Смотри-ка, что это? Как что, да это небо. Да это море же, не видишь? Туманный горизонт, вот и сливается! А я подумала, что это небо с волнами. А вот вам Ялта. Ну, устали? В кафе идем? Нет, в ресторан. Сперва устроиться, приткнуться. Мама, можно я допью водички? Не из-под крана только! Я из моря. С ума сошла! Морскую воду пить! Нельзя? А почему? А ты возьми попробуй! Хочешь лучше сока? А здесь совсем не холодно. Да, двадцать два, конечно. Рагдай, плыви ко мне! Другого берега ты и в бинокль не увидишь. Да потому, что очень далеко. А чайки ждут, когда им хлеб бросать начнут. Нет, завтра утром точно нужно встать. До завтрака. Смотрите все, какой зеленый камень! Стекло бутылочное. Гладкое? Еще пять штук ракушек. Сюда иди, здесь чебуреки! Купальник мокрый, хлеб к нему не прислоняй. Мороженое я хочу. Ешь виноград, а сахарную вату выкинь. Нет, ей еще нет и семи. Я здорово ныряю? Прекрасно, только попу видно. Колючка, осторожней. Руку дай, круто здесь. Ныряй, не думай. Вчера теплее было. Побегай или оботрись. Головой вниз — тем более не страшно! Рагдай, мерзавец, мяч отдай ребятам! Газету подстели. Я это точно помню. Ливадия, мадам! Подвиньтесь! Нет, я сегодня больше не ныряю! Устала, голова? Упасть отсюда — смерть. Наверняка. Фуникулер? А что это такое?