Частное расследование
Шрифт:
Откуда взялась эта папка? Кто ее подложил им? Покойник Грамов мог бы ему сообщить все, что считал нужным, и не прибегая к подобным приемам… Если же папку подкинули просто люди, то люди, осведомленные о ситуации более, чем он знает о ней сам. Тот же Навроде еще в Москве вполне определенно дал понять, что он, Турецкий, в зоне его интересов. Сегодня их попытались убить. Почему? За что?
Тот милицейский майор со шрамом на лбу объяснил все предельно просто, до примитивности просто:
— Конечно, какая ж случайность? Определенно кого-то они ожидали. И перепутали. Тут, через наш городишко, проходит по крайней мере два транзита: шоссе, порт, аэродром, наркотики качают из Азии и прямо в Европу, через турок или болгар. У нас тут разборки отличные бывают. Они тебя приняли не за того. Ведь ты же не член ЦК, а поселился в люксе. Не секретарь горкома. Не Кобзон. Что? Говоришь, — кого же они ждали? А вот мы скоро и узнаем. Как появится какой-то, лет под сорок, с бабой и собакой. И в люкс поселится. Вот он и будет тот, кому все это и предназначалось. Потерпи. Увидим. Сам придет. Теперь уж точно: этих покромсал ты. И тут же он, настоящий-то: он тут как тут — хозяйство прибирать… Он не явился — почему? Видать, предупредили. Теперь сообщат — шесть трупов. Тут же прилетит. Ты не волнуйся.
Вот так. Все просто.
Но Турецкий не разделял эту несколько наивную веру в прямолинейный ход Событий.
Все было, на его взгляд, сложнее. Больше всего ему не нравилась заметная эклектика происходящего, смешение жанров. Его видения, договор с покойным Грамовым, внезапная болезнь и выздоровление Настеньки были событиями одного как бы ряда, одной «пьесы»… Реальные бандиты, подкинутая рукопись, замена текста были, очевидно, из другой оперы. И это «из другой оперы» очень напоминало Турецкому всегда почти каллиграфический почерк «смежников», коллег из МБ… Со сменой текста в папках и с неумело подобранной группой бандитов. Все это содержало легкий налет халтуры, недоработки, профессиональной неполной компетенции.
Турецкий знал прекрасно, что на десяток мастеров из «смежников» извечно приходились две-три «блатняжки», деточки цековских и «возлецековских» пап и мам… Они-то часто и портили игру остальным. И сразу все дело, естественно, насмарку — в ноль секунд… Это непреложное обстоятельство было ахиллесовой пятой «смежников», одновременно и их «торговой маркой», отличительным признаком, отчетливым указанием на их причастность, и вместе с тем это было и горем, бедой работавших в бывшем КГБ настоящих профессионалов.
Надо обмозговать все еще разок, — решил Турецкий. — Но сперва укрыться. Исчезнуть временно. Вернуть себе инициативу, подумав крепко…
В этот момент Турецкий даже и не предполагал, что время на обмозговывание предоставится ему еще ой как не скоро…
И обмозговывать тогда ему придется не только это, но и еще два пуда новых фактов.
…На следующее утро на маленьком уютном АН-24 они оторвались от земли и улетели в глушь, подальше в горы, от побережья километров за триста.
При покупке билетов и на регистрации Турецкий предъявил свой второй комплект документов. У него, как у многих людей его профессии, были разные удостоверения — на разные случаи жизни.
Рагдай попал на самолет сидящим тихо в чемодане: собака, ясно, яркая примета. Так как по новым документам Турецкий был теперь майором госбезопасности, то он пронес багаж с Рагдаем, минуя предполетный пункт контроля… Да и «марголин» свой он тоже не хотел засвечивать особо…
Марина с Настенькой садились в самолет сами, как будто бы отдельно от Турецкого. При регистрации Марина предъявила паспорт на Арбузову Татьяну Викторовну, гражданку СССР, жительницу Томска. В ее паспорт была вписана также ее дочь, Нина, восьми лет.
Марине этот паспорт дал, естественно, Турецкий.
О том, что они улетели в горы, не узнал даже новый приятель Турецкого — местный пожилой майор со шрамом на лбу.
19
Самолет взял курс на восток, забираясь повыше, чтобы пройти над хребтами с запасом.
Турецкий уже почти окончательно успокоился. Конспирация прежде всего. Уйти из-под контроля, исчезнуть на время — главное, что ему удалось.
Регистрация, посадка, отлет — все прошло на редкость гладко, без сучка и задоринки, если, конечно, не считать того, что в последний момент им пришлось долго сидеть в самолете и ждать: с ними одним рейсом летело какое-то районное начальство, для которого по заведенным номенклатурой правилам специально освободили головной салон. Слуг подвезли отдельно, к переднему трапу, чтобы они, избавь Бог, не шли по проходу салона и не вступили б с народом в контакт.
Из «общепассажирского» салона было видно лишь, как мимо самолета промелькнули две тридцать первые «волжанки» — черная с «белой костью» внутри, как обычно, и бежевая, очевидно, с «мальчиками», и сразу исчезли из сектора обзора, зарулив вплотную к переднему трапу.
Тут же после этого таинственного прибытия по радио в салоне предупредили, что для разных нужд можно пользоваться лишь туалетом в хвостовом отсеке.
Приняв на борт начальство, самолет сразу вырулил на взлетную полосу и без малейшей проволочки разбежался и взлетел.
— Вот видишь, — Турецкий наклонился к Марине. — Все у нас ранжировано, распределено и разложено по полкам. Хронометрировано. А мы с тобой залезли здесь слегка в чужие сани: с собакой отдыхать, жить в люксе и т. д. И ты, конечно, докрутила тоже…
— Чего я «докрутила»?
— То, что ты им, этим паханам-то местным, добавила уверенности: своим прекрасным внешним видом, умением держаться… Да и вообще. Мы отдыхали словно мафиози и вместо них едва не поплатились. Если подумать, это справедливо: помнишь, Настя: «Кто хлебал из моей тарелки и все выхлебал?»
— Нет, не помню.
— А «не садись на пенек, не ешь пирожок»?
— Это помню.
— Ну вот, даже ты помнишь! А мы вот сели от ума большого на пенек…
Турецкий говорил все это лишь для того, чтобы успокоить Марину, хотя ему и самому хотелось в это верить всей душой. Ну пусть еще семь дней! Пусть! Им оставалось отдыхать неделю.
— Так вот я говорю: тут некого винить! Тем более валить все на умершего родителя! Отец твой абсолютно ни при чем здесь!
— Мне так не кажется. И на душе все так вот… кувырком.
— Ты много думаешь об этом. Ты не думай.
Самолет давно уже миновал три хребта, быстро промелькнуло ущелье внизу под крылом, самолет снизился и начал заходить на посадку посреди окруженной горами долины.
Первым, как обычно, выгрузили невидимое, но вечно незримо присутствующее начальство: к переднему трапу мгновенно подрулил новый, надраенный «РАФ». Только когда пассажиры переднего салона покинули взлетное поле, начали выгружать всех остальных…