Чайка на проводе
Шрифт:
– Глубоко Валентин Юрьевич жил, – услышал он громкий шёпот позади себя. – Не вынес тяжести…
В ответ низкий голос пробурчал неразборчиво.
Невидимый Мишке собеседник подтвердил:
– Что говоришь? Опасно? Да, наверное, это то самое… На грани помешательства.
– Сына его жаль – тш-ш-ш, тихо! – вот он, спиной перед тобой, горемычник. Юрич-то, Юрич! Вот такие дела… Жалко, жалко…
Тут распорядитель нажал невидимую кнопку. Медленно и торжественно разошлись в полу створки.
Мишка
Так Мишка осиротел.
Люди подходили к нему и бабушке. Подходили и подходили. Конца им не было. Кто в кожанке и в бандане, кто в строгом костюме. У одной девушки уши были сплошь в железе, даже в носу серьга. Мишка невежливо таращился её на серьгу, торчащую из щеки, пропустил, о чём говорил.
Девушка с серьгой в щеке исчезла, появились двое – вылезли из «Скорой», заскочили, прямо в белых халатах. Бегом к гробу, походя хлопнули Мишку по плечу. И поспешно удалились.
Незнакомый мужчина приблизил своё лицо к Мишкиному – с воспаленными глазами, мятое, жалостливое, – почти ткнулся красным носом в щёку и проговорил, поминутно шмыгая:
– Я когда эту дрянь подхватил – шмыг, шмыг, – вирус, чтоб его! Юрич меня у себя приютил, чтоб – шмыг, шмыг, – мою семью обезопасить. У меня ведь сынишка, только год вышел… А Юрич один… он жил, шмыг, шмыг. Если б не он…
Мужчина обреченно махнул рукой. Мол, лежали бы он сейчас с Юричем в соседних гробах.
– Несчастный ты парень…– прежде чем отойти, шмыгнул красным носом мужчина.
Его отодвинула девушка, та с россыпью серёжек в ушах:
– Жанна Николаевна, вы, наверное, меня не помните, – обратилась она к бабке, – мы встречались…
– В сентябре 2003 года, – отвечала ей бабка, – на день рождения Алёны. Ты – Марина.
– Верно… – рассеянно кивнула женщина. – Как она, Алёна? – Но, тут же, как будто испугавшись возможного ответа, поспешно продолжила: – Я, знаете, терапевт, и мой муж Никита – тоже. Мы за Валентином ухаживали до… Пока он не… Михаил, папа о тебе говорил. Часто.
Люди подходили и подходили.
Сочувствовали. Называли горемыкой, обездоленным бедным мальчиком. Кудахтали: «Жалко, жалко!» Мишка кивал, а сам разглядывал нарисованных толстых голубей на потолке и белые стены, а бабка поджимала тонкие губы.
Трое мужчин – крепкие, одинаковые в тяжёлых кожаных куртках – прогудели: «Похож, наследник!» Сжали Мишкины плечи до хруста. Похлопали по спине так, будто выбивали пыльный ковёр. Прогудели:
– Медведище он… был, человек Валька-Юрка! Как ханг его пел – не сковорода какая-то!
Мишка кивал. Он не понял, что такое ханг и причём тут медведи со сковородкой. Папа дрессировщиком подрабатывал? С него станется!
Ханг – слово-то какое! Будто собачий лай:
– Ханг! Ханг!
– Барабан такой, металлический, – позже объяснила бабушка. – Для наркоманов. Наркоманы его и придумали. Наркоманы и играют.
И достала из глубин памяти:
– Первый глюкофон, он же ханг, придумали в 2000 году, в Швеции, наркоманы и бездельники.
В одном была бабушка права: ханг напоминал барабан.
Его нашёл Мишка под ворохом книг и одежды на старом продавленном диване. В бывшей Мишкиной-папиной-маминой квартире.
Мишка рыскал в поисках компьютера. Углядел металлический матовый отблеск. Тут же на свет был вытащен… что это? Летающая тарелка? Для инопланетян размером с мышь?
«Тарелка» напоминала стальные полушария, соединенные между собой. Сверху шишечка, по бокам – выемки. В ответ на прикосновение Мишкиных ладоней удивительная вещь отозвалась низким приятным космическим звуком.
– Ба, а это он? Ну, ха… ханг. – Мишка заворожено погладил ровный не мятый бок «летающей тарелки».
– Дрянь, – оглянулась бабка. Она по-хозяйски распахивала дверцы шкафа-стенки. – Это Ханг. С помойки, небось, притащил.
Необычный музыкальный инструмент. Но, увы, безнадёжно испорченный.
Глубокая вмятина вмяла один бок, будто кто-то грузный зло и остервенело бил по инструменту ногами.
– Ты знаешь, где сейчас папа? – беззвучно спросил Мишка у мятого инструмента. – Пой ему там, как можешь.
– Бу-у-ум, – гулко и одновременно звонко отозвался ханг. Так, наверно, звучит космос в своих космических далях.
– Странно, но прикольно, – определился Мишка и прикрыл инструмент тряпками, придавил стопкой книг. Глупость, конечно, но вдруг внутри всё-таки пришельцы?
Свою бывшую комнату Мишка не узнал.
– Как в лавке старьевщика, – вспомнил Мишка фразу из книги про попаданца в средневековую сказку. – Дудочки, барабаны какие-то… тарелки. Поломанные стулья. Коробки, чемоданы… Незнакомый протёртый диван.
Но вот странно… Было уютно и красиво. Пахло пылью и мягкостью. Как в музее.
Стены до потолка облеплены разномастными картинами в самодельных рамах, фотографиями незнакомых людей, полками с разномастными статуэтками. Это Мишка помнил из детства: у папы в знакомых много художников, скульпторов всяких было – его институт с художественным училищем находился на соседних улицах – вот и заполонили квартиру изделия толковых и не очень деятелей рукотворного искусства. Статуэтки, картины, вазочки, причудливые глиняные вазы без отверстия для цветов, длинношеи негритята и деревья-закорючки.