Чайка на проводе
Шрифт:
Сразу от речки редкие деревья густели, и начинался лесок.
Бывать одному в лесу Мишке строго-настрого запрещено! Бабушка узнает – уши отдерёт!
Поэтому Мишка бегал в лесок при каждом удобном случае.
На дорожке и рассыпающихся от неё во все стороны тропинках прятались под ёлками наспех сколоченные скамейки, фанерные столы, кормушки. В кормушках всегда многоптично: синицы, например, совсем не боятся людей. Если набрать полную ладошку семечек и стоять неподвижно, то через некоторое время сядет на ладонь
Вот поваленное дерево. Упавшее давным-давно, растопырило когти-корни. В яме корнями вполне может поместиться медведь. Или даже два. Другое дерево кривое, как жизнь соседки Ивановны. Она так и причитала: – Косенькая моё жизнь! – вот и дерево косенькое. На кочках выглядывали капли подмороженной брусники. Белая дымка едва покрывала жухлую траву.
Зимой тропа превращалась в лыжню. На деревьях приколочены старые лыжи – указатели. На фанерках цифры «2», «3» – это километры. Сколько пробежал зимой на лыжах любитель физических упражнений на свежем морозном воздухе. А ещё таблички.
Вдоль узеньких троп шутники-смотрители лыжни развесили надписи вроде «Молодец, добежал!», «Присядь, отдохни», шуточные правила. Бодрое воззвание «Берегись!» – там, где две неразлучные дорожки совершали неожиданный поворот, а на пути разогнавшегося любителя поджидала кривая, но крепкая берёза.
Сугробы около берёзы всегда хранили отпечатки чьи-то колен, а то и обломки лыж.
Мишка радовался. Всё шло отличнейшим образом.
Пальцы ног начали подмерзать. Утром он из чистой вредности выскочил из дома в кроссовках, хотя бабушка выставила в прихожую его начищенные ботинки на меху.
Он прибавил скорости. Уже недалеко. Пират Джек Воробей на «Чёрной Жемчужине» достиг желанного острова и откопал волшебное сокровище. Гарри Поттер открыл Тайную комнату и заколол василиска.
На скамейке под навесом уже ждет Мишку его воображаемый друг Плутарх, или, по-свойски, Плут. Плут, как обычно, в клетчатых штанах.
Мишка небрежно, как бы между делом, расскажет про новенькую девочку в классе. Соня Зефиркина. Умора, что у неё за фамилия: Зефиркина. Соня Зефиркина-Конфеткина!
– От такой фамилии кое-что слипнется, – пошутит Мишка.
Кстати, нормальная такая девочка, две косички. Не воображала. Утром обычно кивает Мишке. А он – ей.
Соню посадили наискосок от Мишкиной «камчатки». Всего через две парты. Можно хоть все уроки пялиться на Зефиркины косички. А девчонка-то целые уроки то на учителя смотрит, то в тетрадке строчит. Строчит и строчит! Шоколадной пастой что-ли намазано, в этой тетрадке?! Одним словом – Зефиркина! Хоть бы разок оглянулась!
– Между прочим, – скажет Мишка Плуту, – мама и папа за одной партой сидели. С шестого класса. Папа всем говорил про маму – ну тогда она ещё мамой не была, а была школьницей… «Лёня – моя принцесса, – всегда шутил папа».
– Ну, и где они сейчас? – насмешливо спросит Плут. Его левый глаз не похож на правый и чуть-чуть косит. Отчего вид у Плута придурковатый.
– Дурак ты, – ответит ему Мишка. – И не лечишься.
Там, где на лыже-табличке бурой краской намалёвано «1 км» и «Трасса неутомимых ветеранов» ныряет вправо тропинка. Она огибает стройную, почти «новогоднюю» ёлочку, затем муравейник и выскакивает на полянку.
Сейчас и так незаметная тропинка скрыта тонким свежим снегом. По нему бежала цепочка следов. Кто это? Мышь? Белка? Маленькая собачка?
Вот и поляна. Переломанное, вероятно, ещё в стадии ростка, оно вымахало толстым, изогнутым два раза, отчего походило на застывшего любопытного динозавра. Динозавра с шершавой шкурой.
Сбоку динозавра притулился наспех сколоченный стол. Поваленный ствол служил скамейкой. Сидеть на нём было неудобно, косо, но чья-то заботливая рука приколотила к бревну дощечку.
Сначала Мишка подумал, что под столом валяется чья-то рабочая куртка.
Он подошёл ближе.
Нет, это не куртка. Под столом лежал человек.
Из-под досок торчала голова с растрёпанными волосами, с другой стороны – потрёпанный ботинок. Свежий снег вокруг густо усеян бумажными стаканчиками, пакетами и пустыми бутылками.
Птицы и белки растащили остатки трапезы. Их следы густо усеяли легкий снежок вокруг.
Мишка рассердился. Это его секретная поляна! Его таинственный остров! Здесь нет места для сна всяким пьяным!
Сердце билось гулко где-то в горле.
– Как бы ни выскочило, – отстраненно подумал Мишка. – Как жить с дыркой?
Он повернулся и пошёл, загребая снег кроссовками. Есть другие беседки. С кормушками для белок. Синицы так же радостно воруют зерна с твоих рук.
Нужно успокоиться… Хорошо бы сейчас оказаться дома, в старом доме в Санкт-Петербурге. Забраться с ногами на диван, приткнуться к маминому тёплому боку…
Постой, отдышись… Как там учил школьный психолог? Глубоко вдыхать и медленно выдыхать? Может, наоборот? Но дыхание не помогало. Тяжёлый воздух повис и колыхался, как тяжёлый занавес на сквозняке.
Мишка остановился: нет, так неправильно! Так не должно быть! Он ушёл, а там – человек.
Мишка со всей мочи рванул назад, на поляну.
Мужчина был там. Под столом.
– Эй, – позвал Мишка. Он уставился на торчащую из-под стола ногу. – Э-э-э… Здравствуйте.
В ответ ни храпа, ни всхлипа.
– Вы спите? – спросил Мишка, чувствуя себя глупо. – Что с вами?
В ответ заругались в кустах воробьи, недовольные Мишкиным вторжением.
Мужчина лежал ничком. Носом, глазами и всем, что на лице, прямо на земле. И, по-видимому, уже давно. На левой отставленной руке пальцы покраснели и скрючились.