Че: «Мои мечты не знают границ»
Шрифт:
Сделав очередной жадный глоток, он оторвался от матэ и сказал:
— Для индейцев мы такая же диковинка, как и они для нас!
Подошли несколько индейцев. На корявом испанском они спросили о незнакомом им напитке, который пьют из тыквы через узкую трубочку.
Завязавшийся было разговор прервал водитель грузовика:
— Пора трогать. Только до макушки перевала придется вам пешочком прогуляться. Иначе двигатель не выдержит.
По припорошенной снегом трассе они отмерили целых три километра. Эрнесто и Альберто поразила привычка индейцев ходить в такую погоду босиком. Задубелые подошвы их ног спокойно касались мерзлого грунта, в то время
Зарядил редкий дождичек, незаметно перешедший в ливень. Водитель остановил машину и пригласил Эрнесто и Альберто к себе в кабину. Немыслимый комфорт. Там уже находился один индеец. Он был учителем, но из-за политических убеждений остался без работы. Он усиленно занимался изучением обычаев, нравов, истории своего народа. Он-то и объяснил загадочное поведение попутчиков у пирамиды.
— В былые времена индейцы всегда приносили скромную жертву матери-земле в самой высокой точке своих переходов. Это были камни, которые постепенно, слой за слоем, складывались в пирамиды. Испанские монахи решили искоренить этот обычай, что им, впрочем, не удалось. Тогда они надумали использовать пирамиды в своих целях и на каждой укрепили по кресту. Было это несколько веков назад. Сегодня камни заменены листьями коки — их выплевывают как жертвоприношение. По поведению наших спутников можно видеть, какого успеха добились испанские монахи.
Политические взгляды учителя мало интересовали Эрнесто, совсем другое дело — его рассказы об индейцах.
— Раньше аймары были прямодушным, свободолюбивым народом. А сейчас? Они деградировали — из-за цивилизации и особенно из-за метисов. Да, метисы — злейший враг моего народа. Они вымещают свою ущербность на индейцах, потому что сами — ни рыба ни мясо. Вся система воспитания ориентируется на белых, а в результате метисам прививается лишь чувство стыда и озлобленность. Они спят и видят, как бы в один прекрасный день улучшить свою породу за счет капли конкистадорской крови. Каждый ведь понимает: метис получился оттого, что какая-нибудь индеанка была продана вождем, либо же какую-нибудь служанку изнасиловал пьяный белый господин.
Эрнесто хотел еще о многом расспросить темнокожего учителя, но на горизонте показался поселок.
Несколько дней спустя они добрались до лепрозория. Измученные и с отбитыми ягодицами: последние одиннадцать часов не слезали с лошаков. Дождь хлестал немилосердно, казалось, что разверзлись хляби небесные.
Эрнесто спросил одного из санитаров, нельзя ли остановиться в госпитале, пока не стихнет ливень.
— Это может продолжаться сутками. В госпитале разместить вас я не смогу, но прямо в двух шагах от нас дом плантатора, которого наверняка обрадуют визитеры из Аргентины.
Плантатор действительно был рад. Для нежданных гостей он устроил королевский прием. Вина. Фрукты. Мясо. Свежевыпеченный ароматный хлеб. В их распоряжении была щедрая еда, чистая одежда и сухая постель. На период дождей они устроились как нельзя лучше. Можно было спокойно передохнуть несколько дней, переждать непогоду и собраться
— Выкорчевывать эти дебри — мука-мученическая. Да и накладно. Нужно много рабочих рук и надсмотрщиков. Я изобрел совершенно гениальную методу. Раздаю индейцам земельные участки. Они всей семьей вкалывают, не разгибая спины, и расчищают свои наделы под пахоту. Если они как следует справились с работой, так что можно сажать сахарный тростник или маис, я отбираю у них землю обратно. Кто-то довольствуется и небольшим количеством маиса, но большинство убирается восвояси, стоит лишь появиться надсмотрщику и скорчить зверскую рожу. После чего я посылаю своих людей возделывать освобожденные участки. Благодаря этой афере я каждый год экономлю порядка… сейчас подсчитаю…
Эрнесто уже давно отставил стакан и тарелку отодвинул.
— С индейцами, значит, вот как поступаете, а для нас роскошный стол накрыли? — В голосе Эрнесто проступили плохо скрываемые нотки возмущения.
— Да, но… вы же белые.
— А вы негодяй! Я презираю вас! Вам ровным счетом наплевать на тех несчастных, что подыхают с голода за вашими окнами.
Владелец плантаций подскочил как ошпаренный.
— Поскольку я человек цивилизованный, я не выставлю вас под дождь. Но как только он кончится, вы тут же покинете мою территорию.
— Нет!
— Что значит — нет?
— Я не стану пережидать ливень у вас, — крикнул Эрнесто. — Лучше уж пойду в лес к индейцам.
В Сан-Пабло они вынуждены были задержаться. Постоянные удушающие приступы астмы вынудили Эрнесто ненадолго лечь в местный лазарет, ему давно требовались две-три инъекции адреналина ежедневно. Однако он категорически не хотел прерывать путешествие.
В Сан-Пабло был также большой стационар для прокаженных. Корпус для больных и территорию для медперсонала разделяла речка.
Гевара и Гранадос с места в карьер принялись налаживать контакты с больными. Им это не казалось опасным. Они подвергли себя специальному тесту, который показал, что у обоих выраженный иммунитет против проказы.
Гранадос большую часть времени трудился в лаборатории, а Эрнесто занимался организацией досуга больных: устраивал футбольные турниры и соревнования по плаванию. Он питался вместе с прокаженными. Как мог, старался развеселить, отвлечь от тяжких дум. Однажды он организовал для них охоту на обезьян.
Переходя из лепрозория в зону для здоровых, он вынужден был проходить длительную процедуру дезинфекции.
Ни с кем прежде не доводилось Эрнесто так стремительно завязывать дружбу, как с этими больными. Но настал день прощания.
Луна едва брезжила в непроглядной ночи. Накрапывал дождик. На землю опустился клочковатый туман. На середине речки, разграничивающей миры — больных и здоровых, — показались две лодки. На каждой по дюжине прокаженных с зажженными факелами. Больные в простых словах выражали горечь расставания и благодарность.
Эрнесто почувствовал, как у него к горлу подступил ком. Язык стал непослушным. Он посмотрел на Альберто, тот был также заметно взволнован.
Прокаженные построили для своих друзей плот. На нем можно было продолжить путешествие. Плоту дали имя «Мамбо-Танго», что должно было символизировать перуанско-аргентинскую дружбу. Альберто объяснил далекому от музыки Эрнесто:
— Мамбо — это национальный перуанский танец, а танго — аргентинский.
Эрнесто закивал головой. Это он и сам понимал.