Чебдар, Летопись одного турпохода
Шрифт:
Завтрак в этот раз был необычный. Не суп, не каша, а... компот из оставшихся сухофруктов и черемша с аджикой. Заварили также остатки чая, который пили без сахара. Сухари закончились вчера.
Подкрепившись таким образом, мы двинулись дальше. Часа через два пришлось лезть в ледяную воду и, с трудом преодолевая течение, перебираться на правый берег Чебдара. Еще через некоторое время -- снова на левый. Мощные прижимы по обоим берегам тормозили наше продвижение.
На обед мы остановились, пройдя слишком уж мало. С целью экономии времени костер решили не разводить. В НЗ оставалась копченая колбаса, которую нес Пром. Дежурный разрезал ее на семнадцать частей, и каждый по очереди тащил свой кусок из Серегиного мешка. Скудно.
Мишка Мельников ушел на разведку, остальные же разбрелись неподалеку, собирая подножный корм.
– Послушай, -- тихо обратился ко мне необычно хмурый Ульянов, -- ты березовую кашу умеешь готовить? Нет? Так вот! Я тоже не умею! Хреновато...
– Где-то читал, что можно есть молодые еловые шишки, вон их здесь сколько, -- сказал я и сорвал одну из них. Шишка представлялась вполне съедобной. Пром задумался, тоже жуя шишку.
– А силки ты умеешь ставить?
– - спросил он, -- ... Я тоже не умею.
Вернувшийся из разведки Мишка сообщил, что дальше все так же, можно больше и не смотреть, а надо подняться повыше, там есть тропа.
– Мощная?
– - спросил Михалыч.
– В общем нормальная, -- ответил Мишка, -- идти можно.
Мы поднялись повыше. Там и вправду была тропка. Мельче, чем человечья, но крупнее, чем козья -- не поймешь чья.
– Ты знаешь, -- поделилась со мной Оля Черноверская, -- ничему я так не рада, как этой тропе.
Однако, тропа постепенно сходит на нет, а склон становится все более крутым. В конце концов, Жутяйкин вызывается разведать, что там внизу, а мы продолжаем идти по склону, пока тот не становится совершенно непригодным для ходьбы.
Мы приостанавливаемся и начинаем орать о своем местонахождении Жутяйкину, который куда-то испарился. Подождав его в течение часа и, едва не надорвав глотки, спускаемся к реке. Но Володи не оказалось и там. Где же он?!
Снова горланим -- никакого ответа. Уйти назад он не мог. Значит, либо удрал вперед, либо стал подниматься наверх и разошелся с нами. Двинулись по береговой кромке, рассчитывая ждать его где-нибудь внизу -- все-таки место более открытое.
Река делает небольшой изгиб, и, пройдя его, мы видим столб дыма. Это Володя Жутяйкин у очередного прижима сигналит нам о своем присутствии. Здесь и останавливаемся. Выясняется, что он тоже нам кричал, но из-за поворота ничего не было слышно.
Филиппов достает схему и, надув щеки и сложив губы трубочкой, смотрит на нее, покачивая головой.
– Ты туда сможешь залезть?
– - спрашивает он меня, кивая на очень крутой, почти отвесный склон.
– Смогу, -- ответил я и полез.
Забравшись на самый верх увидел, что за поворотом ничего хорошего нет.
Препятствие мы обошли, поднявшись повыше, затем спустились к реке. В полукилометре от нас виднелся еще более мощный прижим. Пришлось таким же образом преодолевать и его.
Солнце уже почти село, когда, пройдя еще немного, мы упираемся в очередную стену. Делать нечего - встаем на ночевку. В одном котле варим крапиву, в другом -- смородиновый лист. Из взятых в поход продуктов остается только аджика.
А через три часа закончится контрольный срок...
Зашкалили. Задержка на маршруте, казавшаяся преступлением, теперь стала реальностью.
– Наверно нас уже ищут...
– - произносит Беляев, когда, преодолев прижим, мы двинулись дальше.
– Да вряд ли...
– - отвечает Филиппов, - Завтра точно будут искать, но сегодня мы должны дойти, -- уверенно добавляет он.
Очередной прижим преодолеваем впрямую: навешиваем перила и пролазим по нему со страховкой. На это уходит много времени. Но потом, опять же с веревкой, приходится лезть в лоб вверх. Забираемся повыше, но и тут идти очень сложно. И мы продвигаемся осторожно и медленно...
– Что там?
– - тревожно спросил Беляев, почувствовав что-то неладное сзади себя. Это, не удержавшись на крутизне, сорвалась Оля Черноверская. Счастье, что падать здесь оказалось не слишком недалеко.
– Оля! Что с тобой?!
– - крикнула Света Курбакова. Та не отвечала.
– Подождите!
– - сказал Филиппов, -- У нее шок, она головой ударилась!
Ольга сидела значительно ниже нас на камне у приточка, льющегося почти водопадом вниз, и молчала.
– Оля-я!
– - позвала Вера Хвоина, -- Как ты?!
– Ну, не видишь что ли?
– - откликнулась, наконец, Оля, -- ну... живая...
Прошло еще некоторое время, пока мужественная Ольга, собравшись с силами, и, привязав к себе булинем сброшенную ей веревку, не выползла к нам. На ее лице обнаружились страшные синяки.
Кажется, Оля Черноверская впервые в походе, но видно, что человек она очень добросовестный.
Весьма осторожно поднимаемся по крутяку еще выше, потом еще. Появляется маленькая тропка, явно не человечья, но по ней худо-бедно можно продвигаться.
Я иду замыкающим, поедая по пути горный чеснок. В одном месте попадается ревень. Собрав его, складываю в кармашек рюкзака. Во рту ощущаю сильное жжение, позже выяснится, что вместо чеснока мне где-то подвернулся ирис.
Увидев чабрец, съедаю два стебелька и чувствую некоторое облегчение. Быстро догнав участников, вижу, что все, приостановившись, щиплют и едят траву. Заметив приличный островок ревеня, снова останавливаюсь.
Группа наискосок медленно спускается вниз...
Интересно, какие еще травы съедобны? Вчера я попробовал стебельки цветка бадана. Сами-то зеленые листья бадана ядовиты, а вот эти стебельки оказались сладкими, по вкусу напоминающими ранетку.
Это было своеобразным открытием, и сегодня многие, убедившись, что мне не поплохело, обрывают эти стебельки и едят.
Выйдя к группе, я увидел сурового Прома с топором в руке, встревоженные лица спутников. На Верке вообще лица не было.