Чечен
Шрифт:
А первый раз по-глупому его остановили в Ростове. Автомата тогда у него не было. Он только начал «качаться» с парнями и ехал после соревнований, кто больше выжмет и присядет. Он выжал 180-ть, но все равно проиграл и был жутко зол. Когда Гизи стал вылезать из машины, его мышцы ног и спины скрутило такой жуткой судорогой, что он повалился на дорогу и стал кататься по асфальту. «Гаишники» решили, что он пьяница или обкуренный. Жадность до денег замутила им глаза, и они навалились на груду катающихся перед ними мышц. Он их предупреждал, что поубивает, но только насмешил. Они сильно ошиблись, заломив чечену
Это тогда Гизи вспомнил про второй сорт и пожалел русских. Среди них много хороших людей. Есть такие, каких нет ни у одного народа. Но и слишком много таких, которые все усилия хороших людей могут свести в ничто.
С приходом весны Гизи начал жалеть, что послушал женщину. Ни долгие тренировки с железом, ни уважение многих русских не могли заглушить острую боль, от которой он плохо засыпал. Стоило Гизи закрыть глаза, как ему казалось, что он слышит ропот мертвых предков. Род укорял их семью за то, что Ваха не смог отомстить за отца, а он не может наказать убийцу брата. Часто, когда ему удавалось заснуть, он вдруг просыпался в поту от страшного сна, которого не помнил, но в котором были одни и те же картины: обрубленная высокая скала; шоссе под скалой; телеграфные столбы, точно спички; стремительная и бестолковая река; каменный хаос и осыпи; дом, похожий на бетонный дот; корявая дорога вверх к аулу; освещенный тусклым лунным светом мост, опор которого не видно; беспокойная дозвездная пора и звездная ночь, готовая украсть его душу…
После убийства президента Ахмада Кадырова время для Гизи начало стремительно ускоряться. В июне он два последних раза съездил в Ростов: подписывал учебные бумаги и прощался с русской женщиной. Перед рейдом боевиков в Ингушетию друзья брата взяли Гизи в «кадыровский» полк и не пожалели об этом: он отличился и в июне, и, особенно, в августе, когда его штурмовая группа сбила гранатометчиков перед блок-постом в Октябрьском районе Грозного, а потом окружила четверых бежавших после налета боевиков в Чечен-Ауле, сумев взять одного живым. У Гизи оказался нюх на беглецов, – аллах помогал ему угадывать путь шайтанов.
А в конце сентября через русские спецслужбы пришла информация о Дорошенко: он появился из ниоткуда в одной из областей Западной Украины готовым активным пропагандистом и организатором избирательной компании проамериканского кандидата в президенты Украины.
Гизи думал три дня. Все складывалось так, будто аллах вел его. Когда в мае он уезжал в Чечню, один из ростовских «качков» поехал «крышевать» в тот же город, где был Дорошенко. «Качок» и в мае звал его с собой заработать денег на свадьбу, а потом позвонил в июле и, когда Гизи ничего не сказал о своей работе, повторил предложение.
Прямой путь до этого города был через Крым и Одессу, где уже несколько лет, как устроились жить родственники матери. Так что путь на Украину и отступление из нее у Гизи были, слава аллаху. Но были у него еще неясные предчувствия, которые заставляли думать.
Гизи знал, что на своей земле его не убьют. Родина укрывала его, он ее чувствовал, как мать. Если он хочет продолжать свой род и жениться, если он хочет помочь вдове брата, которая не очень счастлива и заслуживает лучшей доли, он должен влезть корнями в землю и забыть про чужбину. Но кто тогда накажет убийцу брата? Что скажут Гизи предки, когда он предстанет на их суд?
Гизи помнил, как плохо ему было ночами, когда снилось, что род осуждает его. Он все равно не сможет жить с этим, даже если женится на девушке, которая родит ему хорошего сына, а потом уговорит вдову брата войти в его семью. Но если его убьют после этого, ему отвечать еще и перед несчастными женщинами, и перед их детьми, которых он не сможет воспитать. Он видел, как убивалась вдова Вахи на его похоронах, и как она живет теперь. Он не хотел быть виновником женского горя. Нет, если исполнить долг, то только сейчас, когда бог ему помогает.
На третий день таких дум сердце Гизи стало биться спокойней. Он понял, что на правильном пути, и после каждой молитвы отдельно и искренно благодарил за это милостивого и милосердного аллаха.
Три жарких месяца Гизи был в полку, отказываясь от выходных. Теперь стало полегче, можно было взять несколько дней отпуска и попробовать обернуться, не докладываясь командиру, взявшему его в полк.
Все-таки Гизи решил признаться. Его командиром был один из выживших четыре года назад в бою на горе. Это Гизи нашел его в лесу у аула без сознания и, хотя Гизи был на десять лет моложе, с тех пор у них были особые отношения.
Гизи стало легче, когда он сказал о своем решении. Грустные глаза взрослого мужчины были ему ответом. Они все понимали, и они с ним прощались.
Через два дня чечен был на Западной Украине. У него были документы недоучившегося студента и сумка с вещами, в которых были спрятаны детали разобранного «калаша» и пистолет Стечкина.
В одесском поезде Гизи познакомился с наглым грузином, расхваливавшим свою революцию «роз» и говорившим, что приехал сюда ее повторить и утереть нос русским свиньям.
В городе, куда он приехал, к чечену относились настороженно, но не так, как к русским. Столько презрения к «москалям», «коммунякам» и «свиньям» Гизи давно уже не слышал и не чувствовал. В Крыму и Одессе такого не было. А здесь почти шабаш, сродни помутнению рассудка, как в Грозном в девяносто первом. Но чечены тогда не хотели издеваться над русскими. Они просто заставляли их убираться из города. Западные хохлы, особенно те, кто из горных районов, только внешне похожи на чеченцев. Их души гнилые. Они знают, что всегда успеют убить, а пока хотят не убивать, а вдоволь поиздеваться, как дети издеваются над навозной мухой, ухватив ее за крылышки.
Назваться русским врагом значило стать тут другом. Немного рассказав грузину, как они с братом бегали по лесу от русских, Гизи получил и хлеб-соль, и ночлег, и уважение, сродни родственному. Это было кстати. Перед тем, как объявляться Сергею – «качку», который его звал на заработки, – надо было присмотреться и к нему, и к Дорошенко, который на глазах становился чуть ли не всеукраинской знаменитостью».
– Подожди пять минут, – Башир поймал Марину за руку, когда она объявила очередной перерыв до завтра. – Пусть дети уйдут.