Чечен
Шрифт:
По встречной полосе к следующему, четвертому, повороту медленно тянулись фары грузовика. На этом повороте он должен был оказаться одновременно с машиной охраны. Гизи утопил педаль газа в пол и пошел на обгон кортежа, предупредив Сергея, что будет бить машину и надо быть готовым прыгать на ходу.
На повороте он завилял и отчаянно загудел, показывая, что увидел помеху и пытается уйти от столкновения, и стал подруливать вправо, прижимаясь к машине охраны и толкая ее в канаву. Когда она слетела с трассы, встав набок, Гизи выбросился из своей, и, проехав боком по асфальту и траве на обочине, поднялся в канаве на ноги. Падение прошло не гладко: левая нога горела от боли. Сергей не вылезал, – наверное, в машине заклинило
Времени не было. Нагнувшись, с автоматом в руке, чечен заковылял к машине, которая лежала на боку. Из опрокинутой машины выбрались двое. Он стрелял по ним, как только они пытались подняться. Глушитель схлопывал выстрелы. После четвертого выстрела вылезшие перестали подниматься.
Прикрываясь остановившимся грузовиком и остатками тумана, Гизи перекатился через шоссе на другую обочину дороги и заковылял по канаве в сторону машины Дорошенко, отъехавшей после аварии метров на сто назад и остановившейся на обочине.
Преодолев почти половину нужного расстояния, Гизи увидел, как из машины Дорошенко вылезли два вооруженных человека и побежали к перевернутой машине охраны.
Аллах помогал Гизи. Кроме Дорошенко в машине остался только водитель. Охотничий азарт захватил чечена: все нутро его напряглось, ноздри шумно дышали, уши ловили все звуки, горло готово было кричать, – врагу от него не уйти.
Последние пятьдесят метров смысла прятаться не было: придется бежать, не обращая внимания на ногу.
Чечен вскочил и, молча призывая аллаха, рванул к машине.
Остановивших его выстрелов он не слышал. Горячие пчелы ожгли правое плечо и преплечье чечена и обе его ноги. Гизи выронил свой автомат с красной звездой и упал на обочину. Инстинкт самосохранения заставил его перевернуться и сползти ногами в канаву. Еще несколько железных пчел щелкнули перед его головой, но уже не достали.
Душа Гизи заплакала, чувствуя смерть, но сквозь плач в нем пролетела мысль, что его идут добивать. Левая рука, выполняя бессознательные приказы мозга, скользнула за отворот высокого ботинка и вытащила тонкий стилет, приготовившись к броску.
В голове Гизи гудело, но сквозь гулкий шум он четко слышал звуки надвигающегося врага. Когда враг подошел к невидимому рубежу, чечен, как мог высоко, поднял голову. Его глазу хватило доли секунды, чтобы обнаружить цель. Бросок стилета совпал с двумя выстрелами. В этот миг время чечена совсем остановилось, – две пули, друг за другом ввинтившиеся ему в лоб, не помешали Гизи увидеть, как стилет зашел в шею врага и повернулся, разрезав артерию, из которой брызнула черная кровь. Душа услышала торжествующий рык воина, испущенный из последних сил, и вылетела из чечена, стремясь к возникшему в небе вихрю, в котором она узнала невидимого людям благородного оленя.
Через миг рядом с оленем образовался незримый волк и принял в себя душу врага чечена.
Несколько мгновений два вихря кружили друг против друга, а потом разлетелись и пропали, унесенные свежим ветром. А на место, где остались лежать два бездыханных тела, упали две одинокие прозрачные капли, две слезы отца, горюющего по неразумным детям».
– Чечен убил Дорошенко? – мальчишки вскочили с мест и требовали немедленного ответа.
– Нет. Чечен убил не Дорошенко. Он убил его водителя.
Большего гула разочарования Марине трудно было себе представить.
Кто-то замахал на девушку руками, кто-то закричал, что она рассказывает неправильно, и лучше бы вообще ничего не рассказывала. У девчонок слезились глаза.
– Стоп, стоп! – подняла руки Марина, пытаясь перекричать детский гвалт. – Рассказ еще не закончен! Вы еще не все знаете!
Кто-то ее услышал, а кто-то не хотел слышать, продолжая доказывать, что она должна оживить чечена и помочь ему убить Дорошенко.
– Когда машина охраны перевернулась, – продолжала девушка, – во второй машине все, кроме водителя Дорошенко, были уверены, что произошла авария из-за безголового лихача. Водитель же запер двери и попятился задним ходом от ребят, которых надо было вытаскивать из перевернувшейся машины. Между ним и сидящем на заднем сидении рядом с шефом начальником охраны случилась пикировка с обвинениями в маниакальном страхе перед покушениями, которых не было еще не одного, но страх перед которыми уже достал всю охранную команду. Дорошенко поддержал начальника охраны. Водитель, криво усмехнувшись, остановился и открыл двери, но подъезжать ближе отказался.
Все дети постепенно замолчали, – кто сам, кто благодаря тумакам соседей, – и опять слушали девушку, не перебивая.
«Водитель был личным телохранителем Дорошенко и не подчинялся начальнику охраны, который его ненавидел не только по этой причине, но и за отсутствие досье. Он о нем не знал ничего, кроме подлинных имени – Виктор – и происхождения – больше русский, чем хохол, что только дополнительно нервировало начальника.
Семьи и своего дома у Виктора как будто не было. Когда Дорошенко был с супругой и детьми, водитель располагался у него на вилле в отдельном гостевом домике. Все остальное время Виктор всегда был вместе с шефом. Почти никто не помнил, с какого времени так повелось, потому что мало осталось в движении тех, кто начинал со студенческих кружков в годы «перестройки».
Это Виктор решил пропустить субботний выезд и прощупать чечена. Теперь он требовал возвращаться домой. Второй раз подряд соглашаться с ним Дорошенко не хотел. Последнее время он тоже стал уставать от вечной подозрительности. Жизнь уходила, утекала сквозь пальцы, а ведь так хотелось успеть пожить по-человечески, по-царски, как он мечтал. Птица удачи уже была с ним. Оставалось сделать последний шаг и войти во власть. На такой высоте, с таким богатством и при власти уже не убивают.
В тот момент, когда начальник охраны с бойцом побежали к перевернутой машине, Дорошенко думал, что у всего в жизни есть начало и всему приходит конец, и что пора как-то определяться с Виктором. То, что потом случилось, он посчитал делом провидения, услышавшего его мысли и помогающего ему. Как в замедленной съемке, он видел выскакивающего из машины Виктора со «Стечкиным» в руке и слышал его приказ занимать водительское место и уезжать. Он видел, как Виктор принял боевую стойку, как он стрелял в направлении движущегося по противоположной обочине неясного пятна, как поднимался после выстрелов и опускался его пистолет, как пятно, в которое стрелял Виктор, выпрямилось, приобретя контуры человеческой фигуры, и как человек сделал еще пару шагов, упал на дорогу и съехал в канаву. Он видел, как Виктор пошел в сторону упавшего человека, и как, подойдя к нему, тоже упал, – сначала на колени, потом на живот. Его ноги пару раз дернулись, поднимая дорожную пыль, и выпрямились, как у мертвого. Дорошенко даже показалось, что он увидел поднявшуюся на миг голову врага и услышал знакомый ему по кавказской войне крик, но это было совсем как видение, и он решил все же, что ему показалось.
Прибежавший назад к Дорошенко начальник охраны нес ерунду и осмеливался кричать на своего шефа. Дорошенко несколько минут пытался узнать от него нужную информацию. Наконец, он понял, что и Виктор, и нападавший убиты. Но чтобы узнать то, что ему было нужно, пришлось выслушать от запаниковавшего идиота еще многое. Что это наверняка российский след, потому что в ударившей машине нашли Сергея. Что шефа предупреждали: нельзя принимать на работу москалей. Что это был последний у них москаль, потому что он лично его расстрелял, и ни одного больше не возьмет на работу. Что побили его «гарных» ребят. И что надо троих переломанных хлопцев быстро везти до больнички в машине Дорошенко.