Чеченская марионетка, или Продажные твари
Шрифт:
– Так почему же она у тебя жила, если у нее любовник на иномарке?
– Ой, да ее не разберешь, Машу эту, – махнула рукой хозяйка, налила еще вина гостье и себе, опять выпила залпом.
– Слушай, я тебя спросить хотела. Твоя жиличка в кино случайно не снималась? Лицо знакомое вроде. Как фамилия ее, не знаешь?
– Кузьмина ее фамилия. В кино она не снималась. Она только учится на артистку.
– А где учится?
– Она говорила, да я забыла. Сколько их в Москве-то, институтов этих, где учат на артистов! Ох, дела, Тома,
– Да ты что! А ты его разве видела?
– Приходил, – кивнула Галина, – только опоздал. Она уже уехала. Он красивый такой, представительный мужчина, сам седой весь, но лицо молодое. Черную свою иномарку на углу оставил, подходит к калитке, спрашивает, мол, не живет ли у вас Маша из Москвы. А я ему – уехала, говорю, ваша Маша, а вы кто ей будете? А он... Нет, ты представляешь, он мне заявляет: я ей любовник. Ну прям хоть стой, хоть падай.
– Так и сказал?!
– Прямо так и ляпнул! – Хозяйка выразительно поджала губы. – А потом развернулся и пошел к своей иномарке.
– Так они и не встретились? – сокрушенно покачала головой Тамара Ефимовна. – Так и разминулись?
– Чего не знаю, того не знаю. Она, когда деньги потребовала, сказала, мол, в Москву хочет ехать, домой. Наверное, уехала. А он ее искал.
– А он-то сам местный или тоже отдыхающий?
– Вот этого я не поняла. Я номеров-то не разглядела, машина на углу стояла. Только видела, что машина черная. Случается ведь, люди из Москвы и на машинах сюда приезжают.
– Да, интересная у тебя жизнь, – вздохнула Тамара Ефимовна, – прямо страсти кипят.
– И не говори, Тома, и не говори!
Вернувшись к себе через полчаса, Тамара Ефимовна рассказала Константинову о Маше Кузьминой все, что узнала от соседки. Но никакой ясности эта информация не прибавила.
* * *
В большой пляжной сумке Матвея лежали запасные плавки, полотенце, свернутый надувной матрас и велосипедный насос. Полковник увидел с балкона своего номера короткую круглую фигуру в белых шортах, шагавшую по аллее к пляжу, и тут же засобирался.
– Я с тобой! – сказал Арсюша, заметив, что Глеб кладет полотенце в сумку.
– Хорошо, – кивнул полковник и предусмотрительно бросил в пакет вместе с полотенцами том Конан Дойла – стоило подсунуть его Арсюше, он забудет обо всем и не поплывет с Глебом до буйков.
Один раз они искупались вместе, потом Константинов растер мальчика полотенцем, надел кепку на его светло-русую голову и положил перед ним книгу, которую Арсюша тут же раскрыл на заложенной странице.
Посидев несколько минут рядом с сыном, подождав, пока Матвей надует свой матрас велосипедным насосом и спустит его на воду, Глеб лениво поднялся.
– Пожалуй, я окунусь еще разок.
– Ага, – ответил Арсюша, не отрываясь от книги.
Доплыв до буйка, возле которого уже покачивался на матрасе Матвей, полковник тихо спросил:
– Ты
– Азарт – великое дело, – улыбнулся Матвей, – я наведался вчера к той старушке, которая труп обнаружила. Автобусом поехал, вместо камеры с оператором привез водки с колбасой. Как я и предполагал, старушка видела не только труп, но и тех, кто его принес и положил. Их было двое, в камуфляжных жилетах. Следователю бабушка ничего не сказала, испугалась, и говорить уже не собирается. Так вот, эти двое бросили труп в вишневой пижаме у пня и быстро ушли к шоссе, где их, вероятно, ждала машина. Машину бабушка, конечно, не видела, но слышала шум мотора.
– Те двое могли ее видеть?
– Если б видели, я бы с ней вряд ли сумел вчера побеседовать. В роще нашли бы два трупа. У меня все, Глеб Евгеньевич.
– Спасибо, Мотя. Ты сам что думаешь?
– Думаю, чеченцы его и прикончили. Что-то там случилось, чем-то он им не угодил, они люди горячие, шлеп – готово. Был кандидат на губернаторский пост, стал труп в вишневой пижаме.
– Возможно, вполне возможно... – задумчиво произнес Константинов. – Ты теперь затихни на недельку, займись чем-нибудь другим. А лучше всего отправляйся в командировку.
– Я бы с удовольствием отправился, Глеб Евгеньевич, а вы как же?
– Ничего, Матвей, я теперь уже сам, – он улыбнулся, – все, счастливо! Спасибо тебе. Будь осторожен, очень тебя прошу, – и он поплыл к берегу, а Матвей на своем матрасе так и остался покачиваться у буйков с закрытыми глазами.
Арсюша читал Конан Дойла не отрываясь.
– Эй, ты здесь не сгорел? – спросил Глеб, притрагиваясь к его горячей спине. – Может, пойдем, мама нас уже ждет?
– Да, сейчас, – ответил Арсюша, не поднимая глаз.
– Давай поднимайся, сейчас солнце самое тяжелое. Окунись разок, а я пока все соберу.
– Ладно, – Арсюша неохотно оторвался от книги, пробежал, поджимая ноги, по раскаленным камням пляжа к воде, нырнул пару раз. Долго плавать ему не хотелось, он остановился на самом интересном месте рассказа о пляшущих человечках, поэтому сразу прибежал назад, наспех вытерся, сунул ноги в шлепанцы.
– Не хочешь переодеться? – спросил Глеб.
– Так дойду. До корпуса два шага.
Они уже почти подошли к дверям корпуса, когда Арсюша посмотрел на руку и охнул:
– Глебушка, ты часы мои клал в пакет?
– Нет. Я их вообще не видел.
– Ну все! Я их забыл там, на пляже.
Арсюша очень дорожил своими первыми в жизни часами. Мама подарила их ему на десятилетие. Они были с будильником и с крошечным калькулятором. Он побежал на пляж сломя голову, а Глеб остался ждать на аллее. Арсюши не было довольно долго, и он решил пойти за сыном, помочь искать часы.
Арсюша стоял и смотрел на море. Часы красовались у него на руке.
– Глебушка, – сказал он тихо, – смотри, там пустой матрас плавает.