Чехов. Книга 3
Шрифт:
— Вот поэтому нам нужен этот Лашин.
— Думаете, он станет говорить с вами, вашество? — с сомнением уточнил Фома.
— Попытаюсь его разговорить, — хмуро ответил я.
Слуга хмыкнул, но промолчал. А машина выехала на шоссе, увозя нас к нужному адресу.
Новые знакомства
Улица Освободителей тянулась широкой лентой, рассекая район. Она начиналась от одноименной площади, с памятником героям Второго Освобождения и упиралась в проспект Авиастроителей.
По обе стороны от асфальтовой дороги тянулись серые высокие дома, на которых красовались знаки Черной Сотни. Банда монархистов имела среди местного населения большую поддержку. В основном за старые заслуги. Банда зародилась здесь, среди этих бетонных кварталов, чтобы дать отпор рэкетирам и беспредельщикам смутного времени. А когда монархисты навели на территории порядок, они сами обложили данью все окрестные магазины и организации. И некому было возразить им, никто не решился встать на пути у банды.
Машина проехала мимо большого, во весь торец серого здания рисунка, на котором был изображён средневековый воин. Тот передавал меч бойцу в чёрной одежде с нашивками банды. Лицо парня закрывала маска-балаклава. Художник был талантлив и красок не жалел. А под рисунком шла подпись.
— На защите Империи и ее устоев, — прочитал Фома. — Сильно сказано.
— Ага. Как и у «Воронов» или «Детей Октября», — ответил я. — Такая вот работа с населением. И попытка выставить разбойников защитниками простого народа.
— И это работает? — удивился слуга.
— Само собой. «Сыны» тоже вербуют молодежь. И лозунг «Мы хотим грабить и убивать» не используют. Хотя этим занимаются с большим удовольствием.
— Чудные дела, — покачал головой Фома.
— Скоро эпоха уйдет, — ответил я. — Ещё пять или десять лет и банды легализуют капитал, откроют мануфактуры, вложат большие суммы в сторонние проекты. И растворятся в обществе. А жандармы бодро отчитаются, что с бандитизмом и пережитками смутного времени в стране покончено.
— А эти куда? — Фома кивнул в сторону рисунка.
— Часть умрет от разгульного образа жизни, часть попадет в острог как крайние за совершенные бандами преступления. Часть уйдут в промышленники. А часть попробуют попасть в новый созыв Государственной Думы. С деньгами и большой поддержкой населения.
Фома почесал в затылке, словно бы обдумывая мои слова, но ничего не ответил.
— Сегодняшние бандиты сменят куртки косухи на пиджаки, станут вхожи в приличные места, где не носят восьмиклинки. Партаки они сведут. А может и перебьют на что-то новое. Поверь, придет время и только самые злопамятные будут узнавать в их лицах черты нынешних душегубов.
Нужный нам дом нашелся быстро. Хоть и стоял в центре одного из дворов. Фома подъехал к парадной, заглушил двигатель, я вышел из машины. Осмотрелся по сторонам. Но во дворе не было ни души. И направился к крыльцу. Фома последовал было за мной, но я его остановил:
— Подожди меня в машине.
— Зачем, вашество? — удивился слуга.
— Из дома один выход, — пояснил я. — И если он решит убежать — ты его задержишь.
— А как я его узнаю?
Я хитро прищурился:
— Думаю, он будет быстро бежать.
Фома ненадолго задумался, затем кивнул. Но возвращаться в машину он не стал. Вместо этого он привалился к бочине «Империала» с вальяжным видом и вынул из кармана щепоть жареных семечек, которые принялся грызть. Я же поднялся по потертым, траченным временем ступеням крыльца и принялся нажимать кнопки домофона, набирая первый попавшийся номер квартиры. Послышалась трель, а затем из динамика послышался недовольный голос:
— Кто?
— Слесарь из аварийки, — ответил я, подражая старому трюку Фомы. — У вас авария в доме. Откройте дверь. Или уйду и скажу старшому, что в вашей квартире мне отказали…
Последнюю фразу я произнес как можно более требовательно. И дверь пискнула открываясь. Я потянул на себя створку и вошёл в парадную.
Металлическая дверь с нужным номером располагалась на восьмом этаже. Я остановился у створки, глубоко вздохнул. А затем взялся за ручку и осторожно опустил ее. Особо ни на что не надеялся, но дверь подалась.
В душе зашевелилось нехорошее предчувствие. И я щелчком вызвал в прихожей два тотема. Осторожно шагнул в квартиру и прикрыл за собой створку.
Под подошвой что-то хрустнуло, и я поморщился. Взглянул вниз и понял, что на полу лежат осколки плафона. А также разбросанная истоптанная обувь на все сезоны, банка с гуталином, россыпь ватных палочек. Тумбочка лежала на боку, и из ее нутра все было вывернуто, словно там что-то искали. Сбитая в комок ковровая дорожка придавила дверь в туалет, не давая ее отворить. Расколотое зеркало висело на стене, но разбили его похоже уже очень давно. Потому как трещину заботливо заклеили скотчем.
В единственной жилой комнате был бардак. И дело не только в том, что тут давно не убирали. Огромный старый шкаф с треснутой боковиной был накренен, но упасть ему не давала прибитая к стене полка. Дверь на нем держалась на одной петле, которую кто-то вывернул. Вещи с полок вынимали махом, швыряя на пол. Некоторые так и лежали стопками у стены. Перевернутый стул валялся в центре комнаты.
Засаленный диван был накрыт сбитым покрывалом. В углу лежала комковатая подушка. На полке, закрытой стеклом стояли книги с цветными корешками, какая-то выцветшая фотография в картонной рамке. Совершенно неуместным казалась игрушка. Пыльный розовый заяц из плюша с пластмассовыми глазами и вышитым ртом, скалящимся в широкой улыбке. Телевизор стоял на тумбе и был накрыт обрывком старой простыни с распустившимся краем. Несколько потрепанных журналов рассыпались на листы и веером лежали на потертом паласе. Я толкнул ближайшую обложку носком ботинка и понял, что это уже знакомый мне журнал «Боярыня краса».