Чекисты. Книга первая
Шрифт:
— А Нечипоренко ты узнаешь? Сейчас его приведут сюда!
— Врешь!.. — вырвалось у Лежина. — Не взяли вы его!..
— Не взяли, так возьмем! — проговорил Оловянников, отстраняя Алексея. — Наконец-то ты попался, собака! Снять оружие!
Втянув голову, не спуская глаз с начальника разведотдела, Лежин попятился к стене.
Рядом с ним уже был Демидов.
— Сказано тебе, с-снимай! — слегка заикаясь, приказал он.
Лежин оттолкнул протянутую руку и сделал движение в сторону, точно хотел проскользнуть к окну между Демидовым и стеной.
Начальник
— Стой!
— Пу-усти!..
Надеясь, очевидно, воспользоваться замешательством среди чекистов и выпрыгнуть из окна невысокого второго этажа, Лежин вдруг нагнулся и головой вперед бросился на Демидова.
Однако с Демидовым не так-то легко было совладать. Лежин сбил его с ног, но, падая, тот успел поймать шпиона за отворот куртки и рвануть к себе. Они покатились по полу.
На помощь подоспели Алексей и оправившиеся от изумления чекисты.
Через несколько минут, тяжело дыша, Лежин сидел на стуле, прикрученный к нему поясными ремнями.
— Сейчас будешь говорить или после? — спросил его Оловянников.
— Га-ады!.. — прошипел Лежин. Лицо его было перекошено, слезы текли по щекам. — Слова не вытянете, га-ады!..
— Значит, после, — спокойно резюмировал Оловянников. — Вот, товарищи, какой камуфлет! — обратился он к чекистам. — Полгода этот тип считался у нас своим. Расхлебывать, что он наделал, нам еще немало предстоит. Ну, да постепенно расхлебаем… А теперь слушайте. Его мы оставим здесь на день-два, в чека отправлять не будем. О том, что произошло, не должна знать ни одна живая душа, даже из наших, обстановка требует. Вы поняли меня? Ни одна живая душа! Будут спрашивать, где Арканов, говорите: послан в командировку…
Убедившись, что присутствующие хорошо усвоили его распоряжение, Оловянников спокойно, будто решительно ничего не случилось, заговорил об операции в Люстдорфе.
Когда расходились, он задержал Алексея.
— После, если сможешь, приезжай сюда. Вместе допросим эту сволочь. — И весело блеснув очками, шепотом добавил: — Хорошо, брат! Правильный сегодня денек!
Чекисты выехали в восемь часов вечера на старом, заезженном грузовике. Алексей ждал их на окраине города, возле горы Чумки. Его посадили на дно кузова, со всех сторон загородив от посторонних глаз, и грузовик, дребезжа, покатился по булыжной дороге к Люстдорфу.
Инокентьев еще утром побывал в этом пригородном поселке, населенном немецкими колонистами, и наметил место для “приема” заграничных “гостей”: укромную галечную отмель, с двух сторон отгороженную скалами, а с третьей — обрывом. Сюда было трудно добраться, и еще трудней — выбраться отсюда.
Чекисты спрятали грузовик в кустах на обрыве и спустились к берегу, наломав по пути охапки сухого бурьяна. На пляже приготовили три осветительных костра. Дисковый ручной пулемет системы “Шоша” установили на скале, круто нависшей над берегом.
Затем Алексей позаботился о сигнализации,
Когда все было готово, улеглись на берегу и стали ждать.
Ночь выдалась на редкость теплая и тихая. Ни ветерка на море, ни шороха на обрывах. Большая, шершавая с одного бока луна повисла над морем, расплескав под собой серебристую речушку света.
Алексей и Инокентьев лежали рядом, за большим острым обломком скалы, курили в рукав.
— Как там мой Пашка, Василий Сергеич? — спросил Алексей.
— С каких это пор он стал твоим? — удивился Инокентьев.
— Ну, сказал, как пришлось. Как он там?
— Ничего, живет.
— По отцу горюет?
— Сейчас спокойнее уже.
— А меня помнит?
— Помнит… — ворчливо повторил Инокентьев. — У него других разговоров нет: дядь Леша то, да дядь Леша сё.
— Может, отдадите мне его, Василий Сергеевич? — помолчав, осторожно спросил Алексей.
Инокентьев приподнялся на локтях.
— Ты что, рехнулся? Как это я тебе его отдам? Куда ты его денешь?
— Найду куда. Со мной будет жить.
— Где? В Нерубайские катакомбы его потащишь?
— Не век же мне так мотаться, остановлюсь когда-нибудь.
— Ишь выдумал! — разволновался Инокентьев. — И придет же такое в голову! Мальчонку ему отдай, тоже воспитатель нашелся! Ты сам-то сперва человеком стань, семью заведи…
— Заведу когда-нибудь. А пока мы бы и с Пашкой неплохо прожили.
— Кончай! — строго сказал Инокентьев. — Пашка мне заместо сына. Моя Вера Фоминична над ним, как наседка, совсем забаловала парня.
— Ну вот, видите! А со мной…
— Кончай! — еще строже сказал Инокентьев. — Ишь ведь игрушку нашел! И чтоб при Пашке таких речей не вести! Не мути парня. Конечно, он бы тебя выбрал: ему с тобой вольница! И все! Не люблю глупых разговоров! — Он сунул окурок под камень и отвернулся.
Некоторое время они лежали молча. Потом Инокентьев сказал:
— Погода мне не нравится. Полный штиль да луна. Могут не прийти. — Он встал. — Посмотрю, как ребята…
Положив голову на камень, Алексей думал о том, какой хороший человек Инокентьев и что зря он его “заводил” разговорами о Пашке. Мальчонку ему действительно некуда девать. Живет бобылем. Не таскать же с собой по заданиям. А на спокойную жизнь, по крайней мере в ближайшие несколько лет, Алексей не рассчитывал. Вот если бы…
Его мысли неожиданно перекинулись на Галину. Девушка встала у него перед глазами такой, какой он увидел ее в первый раз, — бледная, стройненькая, в матерчатых стукалках и марлевой блузке, туго обтягивающей грудь… Вообще в последнее время он заметил, что ему ничего не стоит вызвать ее в памяти. Даже глаз не нужно закрывать: только подумаешь — и вот она, тут. Смотрит карими требовательными глазами…
Захрустела галька. Подошел Инокентьев.
— Послушай-ка! — сказал он.
Алексей встал, прислушался. С моря доносились глухие, едва слышные тыркающие звуки. Работал мотор.