Человеческая комедия. Вот пришел, вот ушел сам знаешь кто. Приключения Весли Джексона
Шрифт:
— Не смогу я, что ты, — отвечал я. — Нас обоих расстреляют за такие дела.
— Не думай, что я останусь перед тобою в долгу, — сказан Лу. — Я тоже для тебя что-нибудь сделаю.
— Нет, не могу, — сказал я. — Пусть я, по-твоему, простачок, но я служу в армии и не стану жульничать.
— Ну а если это не жульничество?
— Нет, жульничество, — сказал я. — Я ведь вижу.
— Ладно, — согласился Лу. — Допустим, что придется немножко сжульничать. А ты думаешь, в армии, в правительстве, да и по всей стране — всё по-честному? Жульничество сплошное кругом — так оно было, так и будет всегда, пока люди такие, как есть. Все люди — дерьмо.
— Может быть, но не всегда.
— Да
— А чем ты занимался до того, как попал в армию?
— Всем понемножку, — сказал Лу, — Держал бар на Пасифик-стрит в Сан-Франциско. Там у меня в задней комнате шла небольшая игра. Да девушки знакомые были, охотницы до легкого заработка.
— Это какого же легкого заработка? — спросил я.
— Сам понимаешь какого, — сказал Лу.
И верно, я понял. Может быть, я должен был почувствовать отвращение к такому человеку: прохаживается со мной и рассказывает о себе разные такие вещи — сначала про жену и детей, а потом — эти штучки. Но, видно, я и сам человек не очень порядочный, потому что отвращения к нему не испытывал. Может быть, потому, что я видел, что Лу мне не лжет, а говорит всю правду, и я не мог не восхищаться такой откровенностью. Да занимайся я такими вещами, мне бы наверняка было стыдно признаться кому-нибудь. Я бы наверняка соврал или умолчал об этом, а Лу не лгал, говорил всю правду. Я подумал, что если бы все говорили правду вот так напрямик, не скрывая, кто кем был и что делал, то мир стал бы чуточку лучше, и, может быть, поэтому Лу не вызывал во мне отвращения. Хотя я не вполне уверен. Может быть, все-таки я не испытывал к нему отвращения просто потому, что и сам я по натуре человек непорядочный.
— Ну, так что ты хочешь, чтоб я сделал? — спросил я.
— Ты мне сначала скажи, что я могу сделать для тебя?
— Ну, что ты! Ничего мне от тебя не нужно, но если я могу для тебя что-нибудь сделать, за что меня не расстреляют, я, наверно, сделаю. Детишек твоих как зовут?
— Старшего — тоже Лу. Потом идет девочка, Роза, потому что так зовут мою мать. А третий, совсем крошка, двухлетний — Майкл, потому что так звали моего деда.
— А жену твою как зовут?
— Марта.
— Так что ты хочешь, чтобы я сделал, Лу?
— Видишь ли, я должен заступить на этот пост в четыре утра.
— Так.
— Но меня в это время не будет ни в караулке, ни здесь.
— А где же ты будешь?
— Сбегу, — сказал Лу. — Дня через два-три меня разыщут. А я ничего помнить не буду. Тогда станут выяснять кто меня видел последний. А это окажешься ты. Когда я укладывал сержанта в постель, я боялся, как бы кто меня не увидел, думал, не пришлось бы отложить это дело, но никого поблизости не было. Все спали,
— А если он вспомнит, что ты укладывал его в постель?
— Вспомнит, да не слишком ясно, — сказал Лу. — Это-то мне и нужно. Будто бы и вспомнит, да не захочет дела поднимать.
— А вдруг он заявит, что его кто-то уложил спать?
— Он был пьян. Ему это привиделось. Да никому он об этом не скажет. А вот когда ты отдашь ему эти бумажки, он может отвести тебя в сторонку и спросить. Скажи ему, что он дал тебе бумажки и пошел домой.
— Ну а если он только поглядит на меня и ничего не скажет?
— Тем лучше. Может случиться, что никто тебя ни о чем и не спросит, — тем лучше.
— Думаешь, у тебя это выйдет?
— Должно выйти, — сказал Лу. — Жена плачет целыми днями. Мне брат описал все как есть. Ну а жена — она пишет только красивые письма: мол, все прекрасно. Пишет мне неправду и молится за меня каждое утро и вечер.
— Молится?
— Ну конечно, — сказал Лу.
— А куда ты пойдешь? Где будешь скрываться?
— Лес этот видишь?
— Ну да.
— Был там когда-нибудь?
— Был.
— Так вот, — сказал Лу, — несколько дней и ночей я проведу в этом лесу.
— А еды ты себе приготовил?
— В еде я не нуждаюсь. Человек, потерявший голову от тревоги за жену и детей, не берет с собой завтрака.
— Так что я должен сделать? Отдать Какалоковичу эти бумажки — и все? Так, что ли?
— Да. А если кто-нибудь спросит, принимал ли ты от меня этот пост, скажи — да. Ведь это правда. Если спросят, садился ли я на грузовик, чтобы ехать в караульное помещение, скажешь — нет. И это правда. Может быть, ты видал, как я пошел по направлению к казармам? Да, видал. Ты увидишь, как я пойду туда через несколько минут, так что это тоже будет правда.
Лу подождал немного и спросил:
— Хочешь для меня это сделать?
— Хотеть не хочу, говоря по правде. Никогда я ни в чем дурном не участвовал. Боюсь, что и солгать по-настоящему не сумею. Я ненавижу ложь. Когда мне кто-нибудь лжет, меня тошнит, не знаю отчего.
— Хорошо, я вернусь в караулку, — сказал Лу. — И забудем об этом. Я понимаю твое состояние. Католик я неважный, но не такой уж плохой, чтобы не уважать человека честного.
— Да я не договорил, — сказал я. — Я не хочу этого делать, но сделаю. Постараюсь держаться правды, но если придется солгать, ну что ж — наверно, солгу.
— Надеюсь, тебе лгать не придется, — сказал Лу. — Вовек не забуду твоей услуги.
И вот он ушел по направлению к казарме, и я опять остался один. Я думал, прошла уйма времени, но было только двадцать пять минут второго, так что до смены оставалось еще тридцать пять минут.
Глава девятая
Весли окликает полковника Ремингтона, который честит демократов и состязается в лае с собакой
Оставшись один, я начал досадовать, что вошел в сговор с Лу, но я знал, что я его не предам, что бы со мной ни случилось, и от этого расстроился еще больше. Итак, я лжец. Я сделаю все, как просил меня Лу, буду отвечать на вопросы — когда правду, а когда и нет. Но после того, как Лу освободится из армии — если это ему удастся, — вот что я сделаю: я пойду и заявлю на себя.