Человечище!
Шрифт:
От избытка тестостерона.
Она – богиня, Он - бог.
Маленький божок.
Чистый кайф жизни есть у них.
И им не надо убивать.
Траля-ля-ля-ля.
Сэр Ермен был богом. Да, он был богом. Образом для подражания. А, может, и не был.
Тестостерон. Ужасно.
Се ля ви. Кран, источающий ароматнейший самогон. Жизнь – странная штука. Она
может заключаться в завоевании мира или в банальном почесывании лобка. Реальность, по сути, - установка одного единственного
будешь. Сэр Ермен в итоге пришел к такому выводу.
Из-за холма вылезла харчевня. Как и все вокруг – убогая-преубогая. Пузатый сарай, закопченный изнутри, мазанный серой глиной снаружи. Худые коровы паслись на лугу
позади нее. Эти коровы не давали молока. Их единственной целью было выжить. Урвать
друг у друга квадратик чахлой сухой травы.
Хозяин харчевни чесал лобок на крыльце. На вид ему было лет сорок. Сорок
циклических периодов, обратимых к нулю, сводимых в простейшую матрицу миновал он, коптя небо и наблюдая случки дворовых собак, чьи-то похмельные игры разума, да и
просто виды окоченевших безумно любимых им застойных перпендикулярных глобусов.
Его микрокосм состоял исключительно из добротной браги да куска сала, намазанного
горчицей. Мертвый хулиган.
О бля буду я, ежели бог знал эти места. Дикая местность, пересеченная рубцами рощ, залитая молоком тумана на закате. Бог давно насрал на все, в том числе и на мужика из
харчевни. Безумный бог.
Круг был замкнут. Сэр Ермен похмелился самопальным пивом, тухлой водой из банки с
ромашками. Пчелы висели в воздухе, заиндевевшие, простые-простые и кусали его.
Сдохло время. Сдохло!
Чики-та. Оп-ля-ля. Хлопнула дверь. Черный плащ застыл на пороге, словно индеец Джо
у Марка Твена. Шекспир подмигнул со стены и был таков. Я умер. А значит писать эту
историю некому…
Шутка! Конечно же я жив, иначе не было бы этого абзаца. Да и сэр Ермен Щупальца
давно бы отправился на тот свет. Кирдык.
Потом был бред. Черная ворона по ту сторону запотевшего оконного стекла уселась на
подоконник и принялась чистить перья. Бесконечный страх овладел душой сэра Ермена
Щупальца. Он ощутил себя вороной, загнанной в угол, обреченной подыхать по ту
сторону окна.
Без баб и водки так лучше здесь – пронеслись в мозгу слова давно забытой песни
менестреля. Какой-то кошмар накрыл сэра Ермена Щупальца. Он понял, что
бесконечность есть конечность. Замкнутость какая-то.
Бесконечная любовь – допустим, это невозможно. Тогда возможно бесконечное
бухалово. Хотя, конечно, оно тоже невозможно. Единстенное что возможно – это
сдохнуть. Сдохнуть и стать вечным. А лучше жить. Так подумал сэр Ермен.
Бесконечность.
приступил. (Детали опущены)
Он кончил на грязный пол. На кривую плоскость, полную параллепипедов и квадратов.
Собственно говоря, квадрат тоже является частью параллепипеда. Но сэр Ермен не думал
об этом.
Сэр Ермен пил бодяженное пиво. Глупость пожирала его. Но он был цел. Он вспомнил
мать. И заплакал. Он думал, что он дурак. Зря трахал девок в деревне. Зря ходил в
крестовый поход. Христу все равно по барабану. Сэр Ермен понял бессмысленность
жизни. Он был Я.
Базис – совокупность линейно независимых векторов, число которых равно размерности
пространства. Вектор пространства можно разложить по базису. А можно и не
раскладывать. Это уж как повезет.
Сэр Ермен Щупальца блеванул. Горько, горько было ему сознавать бессмысленность и
беспробудность происходящего. Блядское Средневековье! – только и подумал он. Потом
посмотрел на стену – там была паутина с жирным, пожирающим муху пауком и
календарь. Согласно календарю (а Сэр Ермен не был уверен, что он – Грегорианский) шел
двадцать первый век от Р.Х. Рыбак Хуев – так расшифровывалась непонятная
аббревиатура в конце. А Средневековье-то, поди, кончилось!
– подумал Сэр Ермен. И
заплакал еще сильнее.
Так его и обнаружили археологи: плачущим горькими слезами, непонятно почему и
неясно зачем. Это были проблемы времени. Точнее, осознания личностью себя внутри
своей эпохи, в контексте собственной современности как неотъемлемой части всего
временного процесса. Эта проблема часто затрагивалась в трудах писателей-моралистов и
писателей-диссидентов. Причем, эти последние, как правило, являлись одним и тем же.
Во всех смыслах.
Но этот рыцарь плакал – и не было тому объяснения. Эта загадка так и осталась
неразгаданной. Ведь он был мертв. Уже добрых пять сотен лет.
Насекомое
Это было огромное уродливое насекомое. И оно смотрело на меня. Его черные сетчатые
глаза буравили меня, словно пытаясь высверлить дыру в моем теле. Меня передернуло от
омерзения.
И откуда оно только взялось здесь на раскаленном асфальте у обочины оживленной
магистрали?
А оно все смотрело. Черт побери, да не смотри же на меня так! От его взгляда меня
захлестнула волна ярости. И тогда я сделал то, что сделал. Я просто раздавил его
подошвой своей лакированной туфли. Размозжил по асфальту.
Словно вспышка молнии. Будто взрыв метеорита высоко в стратосфере. Остановившееся