Человечность
Шрифт:
— Закурить нет?
— Некурящий. У пулеметчиков, наверное, есть, пойду спрошу.
— Не надо. Вот, черти, разыгрались, — с одобрением проговорил лейтенант переобуваясь. — Ты, Шуриков, до войны кем был?
— Да никем, в колхозе работал.
Вставая, лейтенант оперся о плечо Шурикова, неокрепшее мальчишеское плечо. Кольнуло горькое чувство: жаль таких вот ребят, а чем тут все кончится, неизвестно.
— Собирай своих, будем выходить. Держись за разведчиками и чтобы тихо, понял? В случае чего огонь с хода.
— Понятно,
В землю врезалась горсть пуль. Возьми пулеметчик чуть в сторону — попал бы в самый раз. Фролов выругался. С высоты плеснула ответная очередь, еще одна. Подбежали пулеметчики.
— Патроны поберег бы, Седой, разошелся очень. Закурить нет? — Лейтенант закурил, прикрывшись плащ-палаткой.
Луна скрывалась за облаками. Потемнело.
— Готов, Шуриков?
— Собрались, товарищ лейтенант.
— Ну, не растягиваться.
Вниз по склону ступали след в след, внизу поползли, потом двое передних отделились от остальных, исчезли в темноте. Через несколько долгих минут донесся тихий свист.
Лейтенант встал, за ним встали все двадцать человек. Минут пять шли тихо, пока их не окликнул часовой. В ответ сыпанули автоматные очереди.
— Не задерживаться! — Фролов бежал прямо на заметавшиеся впереди фигуры.
Крики, пальба и гранатные разрывы спугнули ночь. Фролов увлекал бойцов дальше и дальше. Степь позади была залита светом.
В овражке он подождал задних. Не хватало пулеметного расчета, трех разведчиков и Шурикова.
— Кто видел, что с ними?
— Двоих наповал…
Шуриков около меня был…
— А пулеметчики?
Постепенно прояснялась картина: огонь слева был плотнее, и пулеметчики прикрыли группу. Лейтенант припомнил жесткие очереди влево. Они неслись над степью, перерезая беспорядочные трассы немцев. Как же фамилии тех ребят? Один — Серегин, а другого никто, наверное, и не узнает. Запыхавшись, подбежал Шуриков.
— Товарищ лейтенант, там ребята остались, пулеметчики! Как же это?..
— Они свое сделали… Ну, пошли.
9
НЕИЗВЕСТНЫЙ ДОН
Ракеты позади вспыхивали уже на кромке горизонта. Полковой комиссар остановил роты. Две группы автоматчиков ушли вперед разведать подступы к реке. С одной отправился старший лейтенант Савельев, с другой — Семен Карпов.
Земля остывала от дневного жара, небосвод затягивало облаками. Там, откуда пришел отряд, вверх взлетали светляки пуль — звук приходил намного позже, словно существовал отдельно от выстрелов. Минуты бежали. Красноармейцы боролись со сном, ждали команды вперед. Все помнили: тишиной, передышкой и близкой переправой отряд был обязан лейтенанту Фролову и его людям.
Вышегор выставил охранение, вернулся в лощину и здесь наткнулся на Лагина, Ляликова и Малинина.
— Почему без пулемета?
— Пулеметчикам передали, они лучше…
— Где?!
У «максима»
— Гильзоизвлекатель не потерял?
— Со мной — куда денется! Ты воды у кожух долить не забудь, как до Дону будем.
Третий красноармеец молча сидел сбоку.
— Вы из какой части?
Красноармеец поднял худощавое лицо:
— Из семнадцатого мы, отдельного, из пульроты.
— А где ваш пулемет?
— Да известно где — бросили, повредило в бомбежку.
— Кадровики?
— Кто ж еще — собрались до дому, а тут война. «Максимку» мы сами у хлопцев взяли. Не дело так с ним обращаться: в песке, замок не протерт, и воды немае…
Пулемет был в надежных руках. Эти люди даже не подумали, что теперь им надо будет переправляться через Дон с тяжелой машиной: рады ей, как старому другу.
— Лагин, будете со мной.
— Есть!
Савельев прислал связных: путь свободен! Берег реки пологий, переправочных средств вблизи нет. От Семена Карпова вестей не было — по его следам ушла новая группа. Было по-прежнему тихо, лишь затерявшись высоко в черном небе, куда-то летел самолет.
И вдруг в тишине яростно стеганула автоматная очередь.
Жомов был рад, что с ним Семен Карпов, — от этого и опасность казалась меньше. Разведчики миновали полоску поля, вступили в лесок. Место на опушке Карпов отметил ветками, чтобы не сбиться с тропинки на обратном пути.
Лесок редел, потянуло прохладой. Карпов перебежал от куста к кусту и замер: перед ним темнел пушечный ствол и неподвижная человеческая фигура. Сбоку — провал в земле. Блиндаж. Все было изрыто кругом.
Разведчики попали в расположение артиллерийской батареи. Часовой не поднимал тревоги — быть может, принял шелест листьев за каприз ветра? Но вот фигура ожила, качнулась к Семену.
Опять подуло — кусты задышали тревожно и предостерегающе.
Солдат отвел ветвь, отдернул руку и похолодевшим телом рухнул на невыносимо горячие шары огня, разорвавшие ему грудь.
Ночь взорвалась. Залаяли голоса, затопали сапоги, заплясали огни.
Семен отбежал назад и остановился: внезапная слабость сковала ему тело, ноги обмякли. Уже лежа на земле, он попытался понять, что произошло, но боль заслонила звуки и притупила мысли. Он так и не догадался, что пуля попала ему в сердце.
Жомов пробежал мимо знака, оставленного на опушке Семеном. Когда он понял это, навстречу грохнули выстрелы. Лес глядел на него огромной черно-желтой пастью. Жомов в отчаянии полоснул по ней длинной-длинной очередью и бросился в поле. Здесь его обожгла боль. Он упал, пополз. Каждое движение отдавалось болью, глаза заволок туман, пропала мысль, все пропало. Жомову стало обидно до слез. Он собрался с силами и крикнул так громко, как мог, — ему отозвалось эхо, долгое и звонкое…