Человек и другое. Книга странствий
Шрифт:
Возвращаясь уже в темноте, думал: был бы я Адамом, не давал бы имен. Потому и рай, что невербален. Да и какие имена он мог давать исходя из словаря, в котором нет опыта утрат, а стало быть, жизни. Словаря детского лепета. Но это уже о другом.
Школа, медицина
Несколько слов о «грязной», «нищей» и «несчастной» Индии.
Маленький продувной домик с одним классом на 10 детей. Это все детское население деревушки в 15 домов, стоящих на вершине горы, куда не ходит никакой транспорт и только текут облака сквозь отсутствующие окна. При этом образование – высшая ценность, а профессия учителя – у вершины иерархии. Так заведено тысячелетиями. От Упанишад, от понятия «свами» и ученика,
Я был во многих школах там – и сейчас, и раньше, и выступал там, говорил с детьми и учителями, но об этом потом. А сейчас пару слов о медицине. Есть бесплатная – для всех, и есть платная. Первая ничем не хуже, на себе испытывал. Что касается цен на вторую. В частной клинике с европейским оборудованием и зеркальной чистотой, без очередей и бумажных волокит – для любого пациента (хоть ты марсианин) прием у специалиста – 100 рупий (чуть больше одного евро). И не просто прием и диагностика, а еще и оказание помощи, перевязка, например. Прием не в клинике, а у частного врача – 50 рупий. Дальше. В аптеках вам продают не упаковку, а ровно столько (таблеток, например), сколько вам нужно. Если одну таблетку, то аптекарь и отрежет ножницами одну. ВСЕ медикаменты можно брать без рецептов. И перечень этих чудес можно продолжать еще долго.
Засим откланиваюсь и доброго всем здоровья и трансформаций!
Вепрь
Он буквально ткнулся своим пятаком в «пятак» объектива моей камеры. А поскольку, выскочив из зарослей, он не ожидал этого столкновения, а я сидел на корточках, прижав к лицу камеру, еще издалека завидев его с большим его семейством, которое он потом оставил у подъема на эту заросшую тропу, чтобы разведать – все ли спокойно наверху… В общем, ткнулся и стоял, закипая, мерясь пятаками, не зная, вступать ли в поединок с этим крупным хряком напротив себя или ретироваться. А я все никак не мог его сфотографировать, поскольку физиономия его не вмещалась в кадр, а «отъехать» я не мог. От встречи остался снимок, где между нами еще был небольшой зазор.
Жених
Райский луг, маленький индийский заповедник Бор – лучший на свете из всего, что я видел. На луг этот спозаранку выходят неисчислимые звери, разные, и я. С каждым днем пытаясь подобраться ближе к этой чудесной сцене, куда из-за лесных кулис, окаймляющих луг, они выходят, чередуясь, как в чудесном спектакле: то пятнистые олени заполоняют луг, то на смену им приходят большие самбары, то нильгау – и текут друг сквозь друга, как в игре в «ручеек». Меж ними семенят многодетные кабанчики, обмахиваются своими веерами павлины, скользят мангусты, а птицы, садясь на оленей, играют в дерматологов.
Иногда по лугу проносится тревога – ветром по колосьям – и все бегут, но на полпути останавливаются и, повернув головы, вглядываются в примерещившееся. В демона, вновь оборачивающегося божьим днем.
Подбираюсь все ближе к первому ряду. Вначале я облюбовал егерский «мочан» – настил на дереве с лесенкой на него, потом нашел древесного великана, сожженного молнией так, что внутри образовалась полость с окнами на четыре стороны света, там и стоял – и вот теперь пробрался на сам луг и сел открыто, привалившись спиной к коряге. (Тут главное – занять место до появления животных, тогда они будут воспринимать вас как единое с этой корягой, то есть как не человека. Что это – преобладание образного мышления над логическим? По этой же причине они менее тревожно реагируют на джип, считывая не отдельно людей в нем, а машину в целом.)
Посреди луга есть «миргородская лужа», в нее хаживают самбары – как правило, обросшие густой шерстью мужчины. И валяются в ней часами, как в сакских грязях. Помимо прочего, она помогает избавиться от паразитов. Женщины же окунают в нее только ноги – маникюр, педикюр, то да се. А эти мало того что изваливаются до безобразия, так еще и, выходя, похоже, считают себя неотразимыми женихами.
Этого ветерана лужи я заприметил еще в первые дни. Он вышел из нее, будто только что созданный из текучей глины, и сразу пошел клеиться к барышням. Но все как одна его игнорировали, отворачиваясь, продолжая щипать траву. Он и так подъезжал к ним, и этак… Пока в порыве отчаяния не попытался взгромоздиться на одну из наиболее благоуханных красавиц. Но та была настолько занята сбором трав, что, вильнув задом, смахнула с себя этого глиняного адамиста.
Я смотрел на него и вспоминал молодого Гоголя, лежавшего в сакских грязях, Гоголя, панически боявшегося всего хтонического, окончившего жизнь в тазу с пиявками на носу. И мнился мне луг с расхаживающими по нему мавками и панночками…
А на следующий день я снова увидел его, одинокого, в колтунах просохшей на нем и свалявшейся грязи; он горько слонялся по лугу в этой шинели, как Башмачкин.
Адиваси
Скажу сразу крамольное: лучшие, настоящие, вернее, последние дети на Земле – здесь, в Индии. Когда мир еще жив, весь, страшен и светел, когда каждый двор – мироколица и за каждым углом – остров сокровищ, когда дружба насмерть, а в глазах счастье, когда они на рассвете текут в школы – по горам и лесам, за тридевять земель, взявшись за руки, щебеча и сияя, когда каждый сызмальства ладен и весел и умеет все на свете – то, что мы утратили и читаем в старинных книгах – про жизнь на живую нитку. Когда вся она – бессмертное приключение, легкое и нездешнее, не требующее вовлеченности и самоотдачи до полной гибели – потому что это само собой.
Ладно, я могу эти песни долго петь. И наверное, тут есть что-то и от ностальгии по тому детству, которое было и у меня. Но сейчас я о другом. В этом моем путешествии по Индии между джунглями меня почему-то часто приглашали выступить в школах. Могли бы, наверное, и куда-нибудь в другие места, но в тех деревушках и маленьких городках, кроме школ, было, похоже, некуда. Я выступал в очень разных школах: от маленьких, заброшенных за облака, куда никакой транспорт не ходит, до залов на несколько сотен детей в колледже с профильным английским, от школ для адиваси (лесных людей) до городских праздников на площадях. А в одной из школ у меня было 10-15 выступлений подряд с переходом из класса в класс.
Так вот, несмотря на то что в большинстве мест эти выступления пытались организовать «торжественно и чудно», со сценой, кафедрой и цветами, я эту праздничную официальность тут же старался отбросить и вовлекал детей в разговор о жизни и смерти, о главном, о смыслах. И с юмором, и всерьез. И – боже – как же они вовлекались!
Не без курьезов. Ну например, когда я спросил: «Что же самое главное в жизни?» – первой ответила девочка лет девяти (из первого ряда): «Хорошие манеры!» Правда, когда я пошел в зал, передавая микрофон в дальние ряды, все стало на свои места. Интерес, сказал мальчишка, главное, чтобы жить было интересно – как настоящее приключение.
А в школе для адиваси (о, какие же у них невозможно прекрасные лица!) я с порога спросил: а кто из вас видел тигра? Лес рук. (А это как раз та местность, где уже много лет большие проблемы с тиграми, сбежавшими из заповедника в эти скудные и безлесные края, в том числе случаи тигриного людоедства.) И вот я предлагаю им поднять руку за то, чтобы этих проблем не было – ни тигров, ни горя, ни смерти (которая, возможно, коснулась и этих семей), ни этих проблем. Или – пусть будут? Две-три руки – на первое предложение, лес – на второе.