Человек и государство
Шрифт:
Разумеется, для общего блага наиболее важно, чтобы практические положения, составляющие то право, о котором идет речь, были истинными сами по себе.
Но демократическое государство не судит об их истине, оно порождено этой истиной в качестве признанного и утвержденного народом, то есть каждым из нас в меру его возможностей.
Каково же содержание морального права, кодекса социальной и политической морали, о которой я говорю и законность которого заключена в основополагающем договоре общества свободных людей? Такое право должно касаться, например, следующих пунктов: права и свободы человеческой личности, политические права и свободы, социальные права и социальные свободы и соответствующая им ответственность; права и обязанности личностей, являющихся частью семейного общества, а также свободы и обязательства последнего в отношении политического общества; взаимные права и обязанности [социальных] групп и Государства; управление народа, народом и для народа; функции власти в политической и общественной демократии, осознанное моральное обязательство, касающееся как справедливых законов, так и Конституции, гарантирующих народу [различные] свободы; исключение условий возможности политических переворотов (coups d'etat [123] ) в обществе, которое является подлинно свободным и управляется законами, замена и развитие которых зависят от народного
[123]
Государственный переворот (франц.). — Прим. перев.
Это факт, что в демократических нациях, которые, подобно Соединенным Штатам и Франции, имеют тяжелый исторический опыт борьбы за свободу, практически каждый был бы готов поддержать такие принципы. Благодаря добродетели всеобщности, которой наделена цивилизация, произошедшая от христианства и на существовании которой столь упорно настаивал Арнольд Тойнби, у нас есть веские основания надеяться, что все нации мира народов (я говорю народов, хотя речь может идти об их правительствах) могли бы, вероятно, выразить одобрение по этому поводу.
Я хотел бы добавить два замечания, которые касаются не непосредственно обсуждаемой темы, но, скорее, имеют отношение к той проблеме, которой мы займемся в следующей главе.
Во-первых: по сути говоря, чем в большей степени политическое общество (то есть народ) наполнено христианскими убеждениями и осознает ту религиозную веру, которая его вдохновляет, тем более глубоко оно может быть привержено светской вере внутри демократического права, поскольку, в сущности, последнее сформировалось в человеческой истории как результат Евангельского вдохновения, пробудившего "естественно христианские" возможности общего светского сознания даже среди многообразия духовных идеологий и школ мышления, противостоящих друг другу и порой искаженных порочной идеологией.
Во-вторых: в той мере, в какой политическое общество (то есть народ) наполнено христианскими убеждениями, в той же мере, собственно говоря, обоснование демократического права, предлагаемое христианской философией, было бы признано в качестве наиболее истинного, причем вовсе не как результат какого-либо вмешательства государства, но лишь как результат свободного предпочтения, которое большинство народа реально отдало бы христианской вере и христианской философии.
И конечно же не должно быть никакого религиозного давления со стороны большинства. Свобода граждан-нехристиан строить свою демократическую веру на основаниях, отличных от оснований большинства, ни в коем случае не должна ущемляться. Единственное, о чем должны заботиться гражданская власть и государство, — это общая светская вера внутри общего светского права.
II. Политические еретики
Следует признать, что у политического общества есть свои еретики, как у церкви — свои. Более того, ап. Павел говорит, что еретики должны существовать [124] , и, возможно, в государстве они еще более неизбежны, чем в церкви. Разве мы не утверждали, что существует демократическое право и даже демократическое кредо? что существует демократическая светская вера? Ну что же, везде, где есть вера, божественная или человеческая, религиозная или светская, есть также и еретики, которые угрожают единству сообщества, будь оно религиозным или гражданским. В сакральном средневековом обществе еретик был нарушителем религиозного единства. В мирском обществе свободных людей еретик является "нарушителем общих демократических верований и демократической практики", тем, кто восстает против свободы, или против изначального равенства людей, или против достоинства и прав человеческой личности, или против моральной силы закона.
[124]
См. I Поcл, к Коринфянам. 11:19.
Люди, которые помнят уроки истории, знают, что демократическое общество не должно быть безоружным обществом, которое враги свободы могут спокойно привести на бойню во имя свободы. Именно потому, что демократическое общество есть содружество свободных людей, оно должно особенно энергично защищать себя от тех, кто принципиально отказывается принять основания общественной жизни и кто даже стремится их разрушить, разрушить свободу и практическую светскую веру, выраженные в демократическом праве.
Когда политический еретик начнет заниматься политической деятельностью, его встретит и будет сдерживать противоположная политическая деятельность, свободно осуществляемая гражданами в достаточно активном политическом обществе. Когда же он вступит в незаконную деятельность, стремясь использовать насилие, его встретит — и будет сдерживать — власть государства, которая в обществе свободных людей будет использована против него лишь при условии предоставления ему реальных, а не фальшивых гарантий справедливости и законности. Здесь нет проблем. Трудность начинается тогда, когда дело касается устных речей или письменных произведений политического еретика.
Вопрос о свободе самовыражения [125] отнюдь не прост. Путаница здесь сегодня столь велика, что те принципы здравого смысла, которыми почитатели фальшивой и обманчивой свободы пренебрегали в прошлом, теперь столь же фальшивым и обманным образом используются, чтобы разрушить подлинную свободу. Принципы (связанные с нашими обязательствами в отношении объективной истины и с правами общего блага), которые были заклеймены как оскорбление человеческой автономии, когда католическая церковь выдвинула их для ограничения теологического либерализма, и которые, противостоя вседозволенности и божественно неограниченной свободе слова, по своей сути должны были как раз спасать свободу слова, теперь пропагандируются и искажаются коммунистическим государством для того, чтобы просто уничтожить свободу слова. Месть ужасной Эпохи. И для всех — повод к печальным
[125]
См. важный отчет: A Free and Responsible Press (Свободная и Ответственная Печать) // Commission on the Freedom of the Press underthe chairmanship of Hutchins R. M. (Комиссия по свободе печати). Chicago: University of Chicago Press, 1947.
Я бы хотел в этом примечании напомнить различные рекомендации, данные комиссией:
I. Что касается правительства: (1) Необходимо признать конституционные гарантии свободы печати, включая радио и кино. (2) Необходимо, чтобы правительство поддерживало новые предприятия в индустрии информации, чтобы оно поощряло введение новых технологий и поддерживало путем антитрестовских законов конкуренцию между крупными объединениями, но чтобы эти законы не разрушали самих объединений; и там, где необходима концентрация [средств] информации, правительство должно следить, чтобы люди получали пользу от этой концентрации. (3) В качестве альтернативы нынешним мерам против клеветы должен быть принят закон, согласно которому оскорбленная сторона может добиться отказа обидчик? от его слов или его нового заявления либо иметь возможность ответить ему. (4) Следует отменить закон, запрещающий высказывания в пользу революционного изменения различных утверждений, если нет настоящей и явной опасности, что из этих призывов следует насилие. (5) Необходимо, чтобы правительство через средства массовой информации сообщало общественности о фактах, имеющих отношение к его политике, и о целях, лежащих в основе этой политики, и чтобы в той мере, в какой частные органы массовой информации не могут или не хотят предоставлять такие средства правительству, правительство может использовать свои собственные средства. А также там, где частные органы массовой информации не могут или не хотят предоставить информацию о данной стране какому-либо иностранному государству или государствам, правительство должно использовать свои собственные средства массовой информации, чтобы восполнить этот недостаток.
II. Что касается печати и средств массовой информации: (1) Нужно, чтобы органы массовой информации приняли на себя ответственность в качестве общественных носителей информации и организаторов различных дискуссий. (2) Эти органы должны брать на себя финансирование новых, экспериментальных проектов в своей области. (3) Нужно, чтобы представители печати участвовали во взаимной решительной критике. (4) Необходимо, чтобы печать использовала любые средства для повышения компетентности, независимости и действенности своего персонала. (5) Необходимо, чтобы радиоиндустрия контролировала свои программы и чтобы отношение радио к рекламе было таким же, как отношение к ней лучших газет.
III. Что касается общественности: (1) Необходимо, чтобы общественные организации помогали обеспечивать тот уровень разнообразия, количества и качества услуг прессы, который необходим американскому народу. (2) Необходимо создать академические профессиональные центры перспективных исследований, разработок и публикаций в области информации; кроме того, уже существующие учебные центры журналистики должны наиболее полно использовать общие возможности своих университетов, чтобы студенты могли получить самую широкую и свободную подготовку. (3) Нужно создать новый и независимый орган, который ежегодно давал бы отчет о работе прессы.
Обсуждая свободу слова, мы должны принимать во внимание множество аспектов. С одной стороны, неверно, что любая мысль, как таковая, в силу того, что ее породил человеческий интеллект, имеет право на распространение в политическом обществе [126] .
С другой стороны, не только цензура и полицейские методы, но любое прямое ограничение свободы слова, хотя оно и неизбежно в определенных случаях, являются наихудшим способом обеспечить права политического общества по защите свободы, общего права и общей морали. Дело в том, что любое такое ограничение действует вопреки самому духу демократического общества: демократическое общество осознает, что внутренние импульсы человеческой субъективности, разум и сознание являются самыми ценными источниками политической жизни. Оно также понимает, что не стоит бороться против идей с помощью cordon sanitaries [127] и репрессивных методов (даже в тоталитарных государствах это знают и поэтому там просто убивают своих еретиков и вместе с тем используют средства психотехники, чтобы "приручить" или исказить сами идеи).
[126]
Подводя итог размышлениям, представленным в этом разделе, хотелось бы сказать следующее:
А. Свобода самовыражения есть человеческое право, но это право лишь "сущностно", а не "абсолютно" неотчуждаемо (см. выше, гл. 4). Существуют границы свободы самовыражения, которых неизбежно требует как общее благо, так и сама эта свобода, которая стала бы саморазрушительной, будь она неограниченной.
В. Государству дано право ограничивать свободу самовыражения ввиду особенно серьезных обстоятельств. Но в реальности такие действия государства могут быть благоприятны для демократического общества только в наиболее явных и очевидных случаях и в отношении самых простых и элементарных составляющих общественного блага.
С. Что касается более возвышенных предметов, включая свободу исследования и внутренние ценности разума и сознания, а также в отношении наиболее жизненных и духовных составляющих (которые наиболее важны сами по себе) общего блага, то необходимые ограничения свободы самовыражения [здесь] зависят от организующих и регулирующих учреждений, органов и средств, а также от свободной деятельности, которая спонтанно развивается в политическом обществе.
[127]
Санитарные кордоны (франц.). — Прим. пер.
Более того, мы видели, что природа общего соглашения, выраженного в демократической вере, не доктринальная, но чисто практическая. Значит критерий любого вмешательства государства в сферу выражения мыслей тоже должен быть практическим, а не идеологическим, и чем более внешним является этот критерий по отношению к самому содержанию мысли, тем лучше. Для государства, например, излишне судить о том, присуща ли произведению искусства аморальность (тогда оно осудило бы Бодлера или Джойса); для государства достаточно судить о том, собирается ли издатель или автор сделать бизнес на продаже непристойностей. Государство излишне судить, является ли политическая теория еретической по отношению к демократической вере; для него достаточно вынести решение (причем всегда с институциональными гарантиями справедливости и законности) о том, действительно ли политический еретик угрожает демократическому праву своими действиями или тем, что получает от иностранного государства деньги для субсидирования антидемократической пропаганды.