Человек из ниоткуда
Шрифт:
– Я бросил университет, мисс Женевьева, по причинам личного характера. Простите, мне не хотелось бы об этом вспоминать, – добавил он, предугадывая дальнейшие расспросы.
За время их совместного пребывания в «Сфинк Лэнде» Женевьева не замечала за скромным и застенчивым парнем Джоном ничего предосудительного. Пожалуй, он был излишне инертен и податлив чужому влиянию. Не стала она расспрашивать Джона о его жизни в настоящий момент. Но это уже вторая неожиданная встреча с прошлым за день, неужели они вот так просто расстанутся?
– Мы часто вспоминали о тебе и о наших приключениях в Африке. Скажи, если бы появилась возможность отправиться в новую экспедицию, ты согласился участвовать в ней?
Джон улыбнулся, отчего лицо его стало еще более круглым и по-детски
непосредственным, – Не раздумывая, и обязательно с тем же составом экспедиции, – Джон замолчал, опустив глаза на свои натруженные руки, а когда он вновь заговорил, голос его звучал непривычно глухо, – Однажды я встретил Исаака Монморенси, но подойти и поговорить к нему так и не решился. Мне стыдно, ведь диплом я так не получил.
Женевьеве стало жаль Джона, но утешать его она не стала. Такие люди, как он, в состоянии изменить свою судьбу, не прибегая к помощи окружающих.
– У тебя все будет хорошо. До встречи, – захлопнув дверцу такси, Женевьева оказалась у трехэтажного здания викторианской эпохи. Восстанавливая в памяти свой разговор с научным сотрудником кафедры археологии, Женевьева гадала, намеренно или случайно от нее скрыли информацию об экспедиции в Шри-Ланку к дворцу царя Кассапа. Она выбрала историю азиатского региона, как тему для своей научной работы. Может быть, ее побудила это сделать любовь к родителям, которые отдали почти двадцать лет своей недолгой жизни, изучению старинных фресок Сигирии, а, может быть, желание найти собственное объяснение ланкийского чуда.
До встречи с Иридой Кроуни у Женевьевы было почти два часа. Это время можно было использовать с пользой для дела. Небольшое кафе, которое находилось неподалеку от Риверс-стрит, вполне отвечало ее потребностям. Стакан апельсинового сока и пары кексов с корицей было достаточно для того, чтобы скоротать время в компании с органайзером на коленях и авторучкой в руке. На разлинованном листе бумаги, одна за другой появлялись строчки: «Жил был царь. Было у него две царицы. Одна была прекрасна, но низка происхождением, и царь любил ее. Другая была некрасива, но кровь ее была благородной, и она любила царя. Было у царя также два сына. Сын прекрасной царицы был красив собой, но зол и коварен. Сын некрасивой царицы был уродлив, но мудр и добр. И была у царя дочь изумительной красоты, которую царь берег пуще зеницы ока». Эту чудесную сказку в детстве Женевьеве часто рассказывала мама. Девочка слушала ее, затаив дыхание. Причудливые образы, созданные детским воображением, она сохранила навсегда, и вот сейчас вновь она переносилась туда, в У век нашей эры. «Царь, на долю которого выпало немало невзгод, боялся всего: мести родственников, своего народа, недовольного убийством старого царя. В страхе за свою жизнь злой, красивый царевич, унаследовавший титул отца, выстроил на неприступной скале, расположенной посередине долины, новый дворец. Тогдашняя столица Шри-Ланки называлась Сигирия». Красивый, но злой… Наверное, у него были серо-голубые глаза, тонкие черты лица, в выражении которых можно было различить заносчивость. Светлые волосы волнами ниспадали на узкие плечи. Брат его, тот, что был некрасив, но мудр, имел большой шрам, в виде зигзага молнии, который плохо скрывали непослушные смоляные волосы. Зеленые глаза его смотрели бесстрашно и проникновенно. Две силы, противоположные по сути, но общие по происхождению, красота и неказистость, интересы которых столкнулись в споре. Женевьева на несколько секунд закрыла глаза, пытаясь отделить фантазии от реальности. Пожалуй, между этими двумя категориями очень узкая грань. Добро и Зло, вымысел и обыденность, Ларри и Рокки? Что за нелепые мысли лезут ей в голову? Одно плавное движение головой, и черные пряди обнажили высокий лоб, сохраняя в тайне все, о чем она думала и о чем мечтала. Это обыкновенное действо не прошло незамеченным. На Женевьеву в упор смотрели пронзительные глаза профессора Снегса. А он что тут делает, в культовом храме традиционных наук? Ловя неприветливый взгляд бывшей коллеги, Севирус Снегс подозвал официанта, расплатился по счету и покинул кафе. Тем лучше, этот категоричный в своих суждениях человек, обладал неприятной особенностью, энергетическим вампиризмом. Авторучка вновь начала свое движение по бумаге. «Командующий царской конницей был коварным и мстительным человеком.
Именно он побудил злого царевича к убийству царя, за что позже сам поплатился жизнью. Младший брат оказался прозорливее старшего, который провел свои последние годы в изгнании. Зло было наказуемо, справедливость восторжествовала. В 496 году на престол вступил мудрый царь Моналлана. В наследство от жестокого реформатора Кассапы ему достались фрески Сигирии, которые украшали собой путь ко дворцу. Обнаженные красавицы в человеческий рост были расположены парами». Заново представляя их, Женевьева закрыла глаза, и ее взору открылось белое непрозрачно облако. Девушки передвигаются и живут как бы в тумане. В каждой паре одна девушка темнокожая, другая белокожая. Женевьева решила, что таким образом художник старался запечатлеть их сословное неравенство. Красота победила время. Фрески и поныне живы. Она видела их своими глазами. Творец, громя все каноны и законы, писал знакомых ему земных и желанных женщин. Среди них не было одинаковых лиц и фигур. Мечтательный взгляд синих глаз был устремлен на бегущую строку. Себя ли представляла Женевьева в образе белокожей красавицы или образы, сменяющиеся в воображении, были лишь данью уважения к искусству средневековой Азии? Как бы то ни было, основной задачей Женевьевы при написании статьи о Сигирии было показать, что власть искусства выше власти царей и правительств. Но был ли царь-бунтовщик злым, а царь отверженный добр, на этот вопрос Женевьеве еще предстояло ответить. Вдруг она почувствовала на себе чей-то внимательный взгляд. К ее столику уже подходила Ирида Кроуни.
– Рада встретить вас здесь, миссис Лакстон.
Какое-то внутреннее напряжение чувствовалось в ее приветствие. Женевьева закрыла органайзер и постаралась, как можно приветливее улыбнуться девушке.
Но улыбкой Ириду трудно было обмануть, видимо, что-то серьезное произошло, раз бывшая наставница приехала в Оксфорд.
– Ирида, как ты уже догадалась, я не случайно приехала в Оксфорд. Все, мы, прежде всего люди, а потом уже волшебники, поэтому многие из нас подвержены постороннему влиянию.
К чему это она клонит, размышляла Ирида. Она всегда была независима в своих суждениях, и о своих волшебных способностях Ирида никогда не забывала. Последнее время ей удалось их усовершенствовать, особенно способность к ясновидению.
Ты еще не знаешь главного, девочка. Женевьева, как никто другой, умела вести диалог глазами. – С одним из наших общих друзей случилось несчастье. …
– Миссис Лакстон, к чему тянуть кота за хвост? Если вы мне не доверяете, не стоило заводить этот разговор.
– Не хотела тебя обидеть, Ирида. Я уже не знаю, кому мне верить, а кому нет. С Ларри случилось несчастье. Его подозревают в убийстве человека.
– Этого не может быть. Ларри – убийца!?
– Я согласна с тобой, но обстоятельства складываются не в его пользу. В настоящий момент он вынужден скрываться. О его местонахождении не знаю даже я, и это к лучшему. Самое невероятное, что он, совсем немного разминулся с настоящим убийцей, на глазах Ларри умерла молодая девушка. Он не был равнодушным свидетелем ее гибели, а попытался помочь ей. Из-за рассеянности он оставил на месте преступления рукопись своего нового романа. Там были указаны все координаты Ларри. Я предполагаю, нет, я уверена в том, что полиция провела на его квартире в Таггет-стрит обыск. В поле зрения полицейских могли попасть и ваши адреса. Ты и Исаак Монморенси переписывались с Ларри, верно?
– Не могу говорить за Исаака, но лично я с Ларри лишь созванивалась. Последний раз – около месяца назад.
Ирида вспомнила этот разговор. Он был похож на беседу двух людей, которые говорили на разных языках. Ларри, без зазрения совести, демонстрировал свое превосходство, словно он осчастливил ее, обычную студентку. Слава совсем вскружила ему голову. А ранее, когда они обучались в одной школе, он не был таким. Получается, что теперь, он наказан, мир отвернулся от него. От него отвернулся успех, осталось одно разочарование. Любые несчастья, постигшие Ларри именно в подобный период времени, будут переноситься гораздо тяжелее. Ирида все это прекрасно понимала, но чем она может помочь Ларри?
– Ты могла бы сказать полиции, что не общаешься с ним уже давно. Это так и есть, месяц – срок достаточный, – Женевьева с надеждой смотрела на собеседницу.
Да, она может. Раньше, наверное, не смогла, а сейчас, когда совесть и честь утратили свое первоначальное значение, ей, Ириде, это ничего не стоит. Она не переставала считать Ларри другом. – Я могу сделать то, о чем вы просите, но я не уверена, что Исаак Монморенси сделает то же самое, и я не буду уговаривать его.
Женевьева размышляла, как склонить Ириду к задуманному? Неизвестно, как долго придется скрываться Ларри от несовершенства английского правосудия. – Ирида, ты не представляешь, насколько все случившееся ужасно. Лучше было бы, если ты дала показания о том, что вечер 22 июля вы, Ларри, Исаак и ты, провели все вместе, тем самым, обеспечивая Ларри алиби.