Человек из-за Полярного круга
Шрифт:
Так было и в первый день после свадьбы.
Хлопнуло с печи на пол, словно валенок, упал большой лохматый кот. Изогнул спину, выбросил коброй хвост и уверенно направился к Андриану. Аграфена так и обмерла — признал ведь хозяина. Помокнула остывшую оладью в молоко и положила под стол.
— На, Микишка, разговейся.
— Что ж это я валяюсь так долго?
— Не торопись, — отозвалась Аграфена, — полежи, я к тетке Марье еще за молоком сбегаю.
Андриан присел на краешек скамьи, надел галифе, оседлал своих «коней», подобрался к умывальнику. «Надо бы, —
Только так подумал, а Нюшка уже на пороге, положила на лавку мешок и трость и сразу выговаривать:
— Нехорошо, дядя Андриан, обманывать, вот и жди вас.
— Ну, не серчай, Нюша, давай мириться?
— Я и не сержусь больше, — сказала Нюшка. Только ее Андриан и видел.
Отрез на платье из голубой шерсти очень понравился Аграфене. Андриан его купил, вернее, скомбинировал из наличных денег и солдатского пайка. «Вот ведь себе ничего не привез, как есть в солдатском, а меня не забыл, хоть и изуродовало человека, а сердцем все одно добр», — рассуждала Аграфена.
Андриану не терпелось взглянуть на огород, колодец, зайти в сарай, под навес. Вчера в этой кутерьме толком ничего не разглядел. А прошел по избе к печке, ощупал ее:
— Стоишь, бабушка-старушка, ласковая ты моя. Чувал побелен, щели замазаны. Хорошо! Хорошо, и все!
Надел шинель и вышел во двор. На дворе тоже было чисто и свежо. По поленницам было видно, что управляются одни бабы, торчали порубленные жерди с заостренными концами. Андриан вошел под навес, вот и санки кованные им, но разводы прикручены на проволоку. Видно, на себе Аграфена возила дрова. Вот и топор, и чурка. Надо же, изгородь не уцелела, а чурка невредима — лиственничный комель. Андриан помнил, что еще дед тесал на ней березовые черенки, бастроки, оглобли.
— Едрена маха, — сказал ласково Андриан и поднял из-за чурки топор. Повернул в руке. Топор не слушался… — Н-да!
Аграфена вошла в калитку и увидела Андриана. Хотела сказать, что это он вздумал или дров нету? Но вырвалось:
— А теленок Белянку высосал, не укараулила тетка Марья.
— Высосал, говоришь! Так ей и надо. — Андриан обнял за плечи Аграфену. Так и вошли в избу.
Пили морковный чай с сахаром. Ели ячневые с картошкой оладьи. Аграфена все подкладывала их Андриану:
— Ешь, ешь, — а в душе сокрушалась: «Боже мой, Андриан и не Андриан. Только глаза и зубы есть Андриановы. Подкормить бы мужика, поддержать, а чем? В прошлом году в расчет на трудодни дали по мешку отсева, вот и тяни».
— Только бы Георгия дождаться, — вздохнула Аграфена. — Все сердце выболело.
— Я тебе говорил, мать, дождемся. Придет наш Георгий. Раз известий нет, значит, парень при деле. При таком, что и говорить, и сообщать не положено.
— Даже родной матери?
Напившись чаю, Андриан покурил около печки на скамеечке.
— Ну, мать, я, однако, схожу к Ивану Артемьевичу, повидаю Серафиму, как она?
— Еще чего, не успел обопнуться, и на тебе — лететь по деревне. Не отпущу, как хочешь, Андриан, не отпущу.
Аграфена метнулась из-за стола и обхватила Андриана за шею.
— Я на тебя еще не насмотрелась, — горячо зашептала она.
— Задушишь, Агаша!
— И задушу, сдаешься?!
— А куда денешься, — засмеялся Андриан, — превосходящие силы…
Аграфена с утра уходила на ферму и возвращалась поздно, когда уже зажигались в избах огни. Андриан управлялся по дому. Привел в порядок сени, починил журавель, баньку. Собрался перестлать пол, да еще плохо слушался топор. Так только, разве самую малость, кое-где подлатал, подживил.
Второй день на деревне ревел скот, согнанный для поставок. Андриан надернул телогрейку, взял палку и направился к пункту поглядеть. Еще издали увидел, как в изгороди метался и жался гурт.
В загоне среди молодняка всего три-четыре теленка покрупнее. Продержи зиму — на будущую осень был бы нагул. Скот ревел и давился в треугольник заплота, опрокинул изгородь и массой, как тесто из квашни, вывалился и расплылся по улице. Стреляли бичи, гонялись пастухи. Только один бычок остался неподвижно лежать посередине загона. Юркий пастушонок вытянул его кнутом. Бычок попытался подняться, мотнул головой, сел на задние ноги. Удар бича, и вдоль спины на сваленной шерсти — строчка. Но бычок только вздохнул.
— Смотри ты у меня, — закричал Андриан и погрозил пастушонку палкой.
— Как же, дяденька, недочет будет, он брюхом мается, его только поднять. Он вчера стоял и ходил, правда, дяденька.
— Эх ты, правда-кривда, дуй-ка лучше за беглыми.
Пастушонок припустился вдоль улицы.
Андриан, опираясь на палку, подошел и протянул ладонь бычку, и тот сунулся в нее парным носом, как теплым пшеничным мякишем. Он весь был в навозном панцире. На худой морде два потека от слез.
— Ах ты, бедолага, — сказал Андриан. И бычок лизнул шершавым, как рашпиль, языком руку и часто заморгал длинными ресницами, выкачивая слезы.
— Ах ты, как тебя? Кешка! Кешка, Кешка, — повторил Андриан. — Вот какие, братуха, дела.
Кешка попытался встать.
— Да ладно уж, лежи, что там.
Андриан пошел искать председательшу и только вышел из загона, а она ему навстречу.
— На ловца и зверь бежит, — сказал Андриан.
— За тобой кто гнался? — спросила Серафима.
Андриан отдышался.
— Бычка вот хочу купить. — И они вошли в загон.
— Ты что, Андриан, неужто мы для фронтовика килограмм мяса не найдем? Вот рассчитаемся с поставками…
— Я же не на мясо. Сделай одолжение — сгинет. Какое из него мясо, шкура и то…
— Ну что же, ладно. Вечером на правлении обсудим.
Кешку домой привезли на санях-розвальнях, затащили в избу. Бычок дрожал и тихонько стонал. Андриан нагрел в бане воды, развел в бочке березовую золу, приготовил щелок. За этим занятием его и застала Аграфена. Она уже знала, что правление решило продать бычка, и спешила сообщить эту новость Андриану. Но когда увидела такую худобу, сердце упало. Ведь деньги-то настоящие, хоть бы уж телочку. Пусть доплатить сотню-другую. Так от телки можно ждать, надеяться. Но мужу ничего не сказала.