Человек, который был дьяконом
Шрифт:
– Да, к примеру, предложение заменить хиротонию выборами: уж куда здоровее! Здоровее не бывает!
– продолжал изумляться писатель.
– А кто говорит о замене хиротонии выборами?
– возразил монах.
– Я это так не понял. На рукоположение и на линию апостольской преемственности никто не покушается. Но давайте же посмотрим правде в глаза: нельзя ведь и дальше продолжать лишать приход права отказаться от окормления иереем, который в качестве иерея ну уже никуда, никуда не годится! Давно ли вы перелистывали 'Кому на Руси жить хорошо?', досточтимые братья? Извольте, я процитирую: 'Был старец, чудным пением // Пленял сердца народные. // С согласья матерей, // В селе Крутые Заводи // Божественному пению // Стал девок обучать. // Всю зиму
– Солгиницын!
– с презрением протянул Олег.
– Духовный предок ахеджаков!
– Простите, я не перебивал Вас! ...Предлагал эту меру в 'Красном колесе', и даже боялся: не было бы поздно! Не упустить бы срок, в который церковь, замкнувшись сама в себе, окончательно оторвётся от народа!
– О, это был великий печальник о народе, конечно!
– иронически прокомментировал руководитель молодёжного клуба.
– Знаете, Олег, с Вами сложно находиться в одном помещении!
– возмутился монах.
– Хм!
– прочистив горло, призвал всех к порядку Максим на правах председателя.
– Брат Евгений, но Вы же не всерьёз хотите записать в рекомендациях Архиерейскому собору выборность священства!
– продолжил Сергей, улучив минутку.
– Это пахнет таким радикализмом, что сам Ленин на фоне этого предложения кажется консерватором!
– А Вам, Сергей, не нравится Ленин?
– усмехнулся Олег.
– Нет, Олег, мне не нравится Ленин в контексте разговора о судьбе церкви в России! Поражаюсь, что кому-то он вообще здесь может нравиться!
– Ну, действительно, разве может нацпредателям нравиться вождь нации...
– И так ведь вовсе можно дойти до абсурда!
– продолжал писатель, не обращая внимания на последнюю реплику.
– Представим себе, что Святой престол... виноват, что преосвященный архиерей направляет молодого священника в глухую деревню, где и общины-то никакой нет, где её предстоит создавать на пустом месте! Кто его будет избирать, когда общины нет? Растолкуйте мне, пожалуйста!
– А кто должен будет терпеть иерея-пропойцу, когда она есть? Объясните Вы мне в свою очередь!
– парировал монах.
– Всякая монета имеет две стороны. Я не настаиваю, не думайте: я тоже вижу отличие, хм, еврейского свободного менталитета от православного...
– ...Холопьего?
– уточнил Сергей.
– Я так не сказал! Ваш покорный слуга тоже понимает, что по одёжке нужно протягивать ножки и что не малой группке православной молодёжи под силу изменить тысячелетний порядок. Но уж про выборность дьяконов-то мы можем записать рекомендацию?
Максим откашлявшись, объявил, что проект резолюции уже есть, и прочитал его звучным баритоном. Даже не упоминая дьяконов, проект содержал только слова о 'максимальном содействии приходскому самоуправлению в духе христианской соборности, в том числе, в церковно-административных вопросах'. Эти обтекаемые слова, подобные пилатовскому 'Не виновен я в крови праведника сего' своим сочетанием благих намерений и отказа от подлинной ответственности, понравились многим, лица участников посветлели. Забрезжила надежда на то, чтобы и сегодня закончить послеобеденную сессию раньше срока... Поставили на голосование, руки 'за' подняли Максим, Артур и брат Евгений.
– Не хватает одного голоса, - озабоченно установил Максим.
– Олег, ты-то отчего не 'за'?
– Оттого, что этот откровенно слабый вариант кажется мне детским лепетом, - ответил Олег.
– Бороться за свои идеи вы не умеете. Вы даже выборность дьяконов сдали. Вот так и всю Россию такие умники, как вы, когда-то сдали... Кому нужен ваш беззубый лай?
– Так за чем дело стало?
– удивился Максим.
– Сейчас допишем '...Как-то: в вопросах избрания дьяконов из числа благочестивых прихожан, и прочее', и у нас четыре голоса из шести.
– Гм! Пожалуйста...
– лениво обронил патриот.
Изменённую резолюцию поставили на голосование вновь.
– Что за чёрт...
– пробормотал церковный староста.
– Артур, ты... Кто-нибудь может объяснить мне, почему он теперь голосует против?
– Никто из вас не может объяснить, почему, - произнёс Артур внятно и с отчётливым юмором в голосе.
– По той причине, что мне объявлен бойкот. Кто же нарушит и спросит? Как же вы против воли большинства пойдёте, уважаемые? Непорядок.
Повисла неловкая пауза.
– Тьфу ты, это невозможно!
– буркнул Максим.
– В конце концов, неужели мне больше всех надо? Ставлю на голосование простейшую рекомендацию: 'Во внутрицерковном управлении сохранить существующий порядок и поддерживать начинания Святейшего Патриарха'. Кто 'за'? Ну!
Руки подняли он сам, Сергей и Артур.
– Да сколько же!
– почти вскипел церковный староста.
– Что нам: до второго причастия здесь сидеть? Собираемся без ужина остаться? Господин Толстои, Вам личное время девать некуда? Хотите проблем на пятую точку?
– О ньет, ньет!
– отчего-то испугался 'француз'.
– Так поднимайте руку, да порезвей! Та же рекомендация ещё раз. Голосуем! Раз, два, три... да что ж это такое снова-здорово! Отец дьякон!
– Артур Михайлович, не могли бы прояснить Вашу несколько, прямо скажем, вредительскую позицию?
– елейно спросил иудей.
– С удовольствием, досточтимый брат и коллега, с удовольствием, - ответил 'Артур Михайлович' так же елейно.
– Но только при условии, что бойкот снимается. Вы ведь сейчас и так его по факту нарушили.
Вновь возникла заминка. Олег неожиданно расхохотался.
– Ай, башка отец дьякон, башка!
– пояснил он свой смех.
– Уделал он вас всех, умники! Ну что же, снимайте с него анафему, не валяйте дурака!
Поставили на голосование 'снятие бойкота с Артура Симонова' и одобрили единогласно со смущённым облегчением на лицах.
– Что ж, я поясню!
– немедленно заговорил тот.
– Я вовсе не из мелкой мстительности вам старался расстроить ваш не очень дружный ансамбль, нет! Я всего лишь хотел ваше внимание привлечь к простой мысли: волей даже одного человека из нас пренебречь невозможно. Не можем мы, уважаемые участники, разбрасываться здесь бойкотами! Не дали нам организаторы такого права! Только добровольный отказ от участия в обсуждении любого из нас я могу понять. Но общее препятствование недопустимо и немыслимо! Мы семеро здесь представляем нашу церковь в зачатке, точней, малый её слепок и подобие. Подумайте, однако, что и сама церковь наша даже преступников не извергает из себя и не казнит даже убийц лишением причастия! Когда приведут мне в пример графа Толстого, я скажу, что граф Толстой себя этой сопричастности общецерковному делу лишил добровольно. Почему так, почему невозможно отторгнуть от Христа того, кто сам не желает быть от Него отторгнутым? Потому что церковь - не светский суд, и оттого что над земными политическими соображениями в ней торжествует, должна торжествовать высшая справедливость. Как же мы хотим остаться церковью в миниатюре, если сами в себе отвергли этот порядок? Отвергнув его, сразу становимся заурядной группой мирских людей, из которых каждый преследует свои более-менее корыстные интересы. Какое значение для Архиерейского собора имеет воля такой группы? И если всё сказанное покажется слишком возвышенным, наивным, изошедшим из 'горячности молодого сердца' отца дьякона и не относящимся к делу, я простейшее и исключительно земное соображение приведу, которое вы все забыли. Вы забыли, что на протоколе должны стоять подписи всех участников семинара, а без этого рекомендации, принятые нами, недействительны! Чт'o вы сейчас обсуждаете и голосуете? У вас нет седьмой подписи, и потому ничего не ст'oят ваши голоса!