Человек, который «испарился»
Шрифт:
— А этот протокол дает ясное представление?
— На этот вопрос я могу ответить: и да и нет. Показания противоречат друг другу. По времени тоже не все сходится. Показания очень неуверенные. Именно поэтому прокурор решил не вносить иск.
— Кто допрашивал Матссона?
— Я. Я допрашивал его лично и очень подробно.
— Он был пьян?
Баклунд полистал протокол.
— Секундочку. Ага, нашел. Он признался, что употреблял алкоголь, но утверждал, что не имеет привычки напиваться сверх меры.
— Как он вел себя?
— Об этом у меня здесь ничего не написано.
Мартин Бек сдался. Колльберг оказался упрямее.
— Как он выглядел?
— Об этом в протоколе ничего не написано. Но я припоминаю, что он был одет аккуратно.
— А каким образом он получил рану?
— Должен сказать, что весьма трудно составить себе ясное представление о том, как, собственно, это произошло. Показания очень противоречивы. Если не ошибаюсь — да, вот, пожалуйста — Матссон показал, что его ранили около полуночи. Йёнсон же сообщил, что это произошло после часа ночи. Было ужасно трудно объяснить подобное несоответствие.
— Но тот, другой, вообще напал на него или нет?
— Вот показания Иёнсона. Бенгт Эйлерт Иёнсон показывает, что Матссона, с которым он познакомился при выполнении служебных заданий, знает почти три года и что случайно встретил его пятого января утром. Матссон жил в гостинице «Савой» и, поскольку он был один, Йёнсон пригласил его к себе на ужин в…
— Хорошо, хорошо. А что он говорил об этом нападении?
Баклунд начинал немного раздражаться. Он перелистал несколько страниц вперед.
— Йёнсон отрицает, что намеренно напал на него; он признает, что около одного часа пятнадцати минут толкнул Матссона, в результате чего тот упал и порезал себе руку бокалом, который держал в ней.
— Но ведь он пырнул его ножом?
— Ну да, об этом в протоколе говорится чуть раньше. Сейчас я посмотрю. Ага, вот. Матссон сообщает, что незадолго до полуночи подрался с Бенгтом Йёнсоном и во время этой драки тот пырнул его ножом, который, как полагает, он до этого видел в квартире Иёнсона. Вот видите! До полуночи! В час пятнадцать! Это разница в один час и двадцать минут! Здесь также имеется заключение врача из муниципальной больницы. По его описанию, рана поверхностная, пяти сантиметров в длину, сильно кровоточила. Края раны…
Колльберг подался вперед и проницательно посмотрел на мужчину с протоколом.
— Это нас не интересует. Что ты сам об этом думаешь? Ведь что-то произошло. Почему? И как?
Баклунд уже не мог скрыть своего раздражения. Он снял очки и принялся лихорадочно протирать стекла.
— Ну-ну, — сказал он. — Что произошло, то и произошло. Все записано здесь, в протоколе. Если я не могу как следует объяснить, что имеется в протоколе, не понимаю, как смогу объяснить все это дело. Если хотите, можете сами его прочесть, все материалы в вашем распоряжении.
Он положил протокол на край стола. Мартин Бек равнодушно перелистал дело и потом посмотрел, на последних страницах этого сочинения, на фотографии, сделанные на месте происшествия. На фотографиях были кухня, гостиная и каменная
— Матссона ты допрашивал здесь?
— Да, в этом кабинете.
— Вы, наверное, долго разговаривали.
— Да, он был вынужден дать самые подробные показания.
— Какое впечатление он на тебя произвел? Я имею в виду, как человек.
Баклунд уже был настолько раздражен, что не мог сидеть спокойно. Он непрерывно перекладывал с места на место предметы на полированной столешнице и, наконец, вернул все в первоначальное, образцовое состояние.
— Какое произвел, такое и произвел, — заявил он. — Обо всем до мельчайших подробностей сообщается в протоколе. Я уже это говорил. Кроме того, драка произошла на личной почве и Матссон, в конце концов, не хотел делать заявление. Не понимаю, что вы хотите знать.
Колльберг вообще не заглянул в протокол и отодвинул его в сторону. Потом предпринял последнюю отчаянную попытку.
— Мы хотим знать твое личное мнение об Альфе Матссоне.
— У меня нет никакого личного мнения, — сказал Баклунд.
Когда они выходили, он сидел за столом и читал протокол. Взгляд у него был упрямый и решительный.
— О Боже! — воскликнул Колльберг в лифте.
У Бенгта Иёнсона был одноэтажный домик с открытой верандой и палисадником. Калитка была открыта, на дорожке сидел на корточках у детского велосипеда светловолосый загорелый мужчина. Руки у него были испачканы маслом, он пытался надеть на колесо соскочившую цепь. Рядом с ним стоял мальчуган лет пяти с гаечным ключом в руке и с интересом наблюдал за тем, что он делает.
Когда Колльберг и Мартин Бек вошли в открытую калитку, мужчина встал и вытер руки о штанины брюк. Ему было около тридцати, он был в клетчатой рубашке, грязных брюках цвета хаки и деревянных башмаках.
— Бенгт Йёнсон? — спросил Колльберг.
— Да, это я.
Он недоверчиво смотрел на них.
— Мы из стокгольмской криминальной полиции, — сказал Мартин Бек. — Мы пришли, чтобы попросить вас предоставить нам кое-какую информацию об одном вашем друге, Альфе Матссоне.
— Друге, — покачал головой блондин. — Я бы этого не сказал. Вас интересует то, что произошло здесь зимой? Я думал, что об этом уже давно забыли и сдали дело в архив.
— Да, конечно. Дело закрыто, и никто уже не будет им заниматься. Нас интересует в этой истории не ваша роль, а роль Альфа Матссона, — сказал Мартин Бек.
— Я читал в газете, что он исчез, — сказал Бенгт Йёнсон. — Что он вроде бы состоял в какой-то шайке контрабандистов и ввозил сюда наркотики. Я не знал, что он употребляет наркотики.
— Он не употреблял их. Он продавал их.
— Тьфу! — сказал Бенгт Йёнсон. — Что вы хотите сказать? Об этих наркотиках мне ничего не известно.
— Вы могли бы нам помочь, чтобы мы составили о нем более ясное представление, — сказал Мартин Бек.