Человек, который улыбался

Манкелль Хеннинг

Почему он решил встретиться с Густавом Торстенссоном в ресторане? Известные журналисты, пишущие о деловом мире, годами дожидаются, чтобы хотя бы приблизиться к нему. А тут – он появляется на людях в обеденное время, в компании местного адвоката. Что бы это могло значить? И значит ли что-нибудь вообще? Какой-то пиаровский трюк?

Он избегает гласности. Окружающий мир должен знать, что Хардерберг существует, но не должен знать, где.

В двенадцать Валландер пошел домой и приготовил ланч. В половине второго вернулся в управление, собираясь продолжить чтение.

В этот момент в кабинет, предварительно постучав, вошла Анн Бритт.

– Уже? – удивился Валландер.

– Беседа с семьей Ларса Бормана не заняла много времени.

Он почувствовал ее разочарование, и оно тут же передалось ему. Значит, ничего существенного узнать не удалось. Стены Фарнхольма пока непробиваемы.

Она села и достала блокнот.

– Как ребенок? – спросил он.

– Дети долго не болеют. Кстати, могу много рассказать о самолете Хардерберга. Я очень обрадовалась, когда Сведберг дал мне это поручение. Женщин всегда мучает совесть, когда они пропускают работу.

– Сначала семья Бормана, – попросил Валландер. – Начнем с нее.

Она покачала головой:

– Почти ничего. Они уверены, что он покончил с собой. Мне кажется, они до сих пор потрясены. Я словно впервые в жизни поняла, что это значит, когда кто-то из родных кончает жизнь самоубийством.

– Он ничего не оставил? Никакой записки?

– Ничего.

– Не похоже на Ларса Бормана. Швыряет велосипед, вешается, никому ничего не объяснив и не попросив прощения… очень странно.

– Я расспросила их обо всем, что считала важным. У него не было никаких финансовых неприятностей. Он не играл, не пускался ни в какие авантюры, не занимался мошенничеством.

– Ты прямо так и спросила? – удивился Валландер.

– На косвенные вопросы часто дают прямые ответы.

Он кивнул.

– Люди обычно готовятся к встрече с полицией, – сказал он. – Ты это имела в виду?

– Все трое отстаивают его доброе имя и хорошую репутацию. Они начали перечислять все его заслуги… мне даже не понадобилось ничего спрашивать о его слабостях.

– Интересно, насколько эта картина соответствует истине.

– Они не врали. Может быть, у него были какие-то тайные делишки, но это нам неизвестно. Но, судя по всему, Ларс Борман не был похож на человека, живущего двойной жизнью.

– Продолжай.

– Для них его самоубийство было как гром среди ясного неба. И они, как я уже сказала, еще не оправились от шока. Мне кажется, они днем и ночью об этом думают, пытаются понять, что привело его к петле. И не могут.

– Ты не намекала им, что это было, возможно, вовсе не самоубийство?

– Нет.

– Правильно. Продолжай.

– Единственное, что представляет интерес – это то, что Ларс Борман был знаком с Густавом Торстенссоном. Они были членами какого-то общества, изучающего иконографию. Пару раз Торстенссон был у них в гостях. Ларс Борман, в свою очередь, тоже навещал Торстенссона в Истаде.

– То есть, они были приятелями?

– Не знаю, приятелями или нет, но друг друга они хорошо знали, и у них были общие интересы. Мне кажется, это очень важно.

– Пока не понимаю, почему.

– Вот послушай, – сказала Анн Бритт. – Густав Торстенссон и Ларс Борман оба были нелюдимы. Один был женат, другой – вдовец, но оба принадлежали к типу одиночек. Встречались они не часто, а когда встречались, говорили об иконах. Но разве нельзя себе представить, что эти два одиноких человека в какой-то трудной ситуации могут стать наперсниками? Приятелями они не были, но, по-видимому, доверяли друг другу.

– Вполне возможно. А с чего тогда Борман взялся угрожать Торстенссону? И не только Густаву Торстенссону, но и всем работающим в конторе.

– Не всем. Делопроизводителю Соне Лундин он не угрожал. И этот факт, может быть, важнее, чем мы думаем.

Валландер откинулся на стуле и с интересом уставился на нее.

– Ты о чем-то думаешь, – сказал он. – Выкладывай.

– Это всего лишь рассуждения. Может быть, чересчур далеко идущие.

– Мы ничего не теряем на рассуждениях, – улыбнулся Валландер. – Послушаем.

– Представь себе, что Ларс Борман доверил Густаву Торстенссону какую-то тайну… ну, скажем, рассказал ему, что произошло в ландстинге. Мошенничество. Может же такое случиться, что они говорили между собой не только об иконах. Мы также знаем, что Борман был возмущен тем, что дело пытаются замять, что не подключают полицию. Поехали дальше. Допустим, что Густав Торстенссон знал, что между Альфредом Хардербергом и жульнической фирмой СТРУФАБ есть прямая связь. В разговоре с Ларсом Густав мог упомянуть, что он работает на Хардерберга. Получается такая картина: Ларс Борман видит перед собой адвоката, порядочного человека с таким же обостренным чувством справедливости, как и у него самого. И он видит, что Густав Торстенссон ничего не предпринимает… Угрожающие письма можно толковать по-разному.

– Разве? – спросил Валландер. – Угроза есть угроза.

– Угроза угрозе рознь. Мы, может быть, напрасно не обратили внимание, что Густав Торстенссон эти угрозы всерьез не принимал. Письма не зарегистрированы, в полицию или в адвокатскую коллегию он не обращался. Просто сунул их в ящик. Иногда наличие интриги заключено в ее отсутствии. А в том, что он не упомянул Соню Лундин, ничего удивительного – скорее всего, просто не знал о ее существовании.

Валландер кивнул. Она рассуждала очень логично.

– Очень хорошо, – похвалил он ее. – Твои «далеко идущие» рассуждения ничем не хуже других. Скорее наоборот. Только одно пока совершенно неясно. Убийство Ларса Бормана. Копия убийства Густава Торстенссона. Убийство, маскирующееся подо что-то другое – в одном случае автокатастрофа, в другом – самоубийство.

– Ты же сам себе ответил, – сказала Анн Бритт. – Их гибель похожа одна на другую.

Он немного подумал.

– Ну хорошо, – сказал он. – Допустим, что Густава Торстенссона люди из Фарнхольма в чем-то подозревали и не спускали с него глаз. Ты хочешь сказать, что Ларса Бормана уничтожили по той же причине, по которой пытались уничтожить фру Дюнер? Для страховки? Знали про связи Торстенссона с Борманом?