Человек по имени Как-его-там. Полиция, полиция, картофельное пюре! Негодяй из Сефлё
Шрифт:
– Проклятые писаки, – сказал он, протягивая одну из газет Мартину Беку. – Ты только взгляни на эту фотографию.
Фотография занимала три колонки и изображала молодого человека с озабоченным лицом, в пальто и шляпе, который рылся тростью в дымящихся руинах дома на Шёльдгатан. Позади него в левом углу фотоснимка стоял Гунвальд Ларссон и с глупым видом смотрел в объектив.
– Да, ты выглядишь здесь не лучшим образом, – заметил Мартин Бек. – А кто этот парень с тростью?
– Его зовут Цакриссон. Молокосос из Второго участка.
Мартин Бек прочел подпись: «Герой дня, старший криминальный ассистент Гунвальд Ларссон (справа) совершил героический поступок во время вчерашнего пожара, спас несколько человеческих жизней. На снимке он обследует развалины дома, который был полностью разрушен».
– Они не только отвратительно работают, но и к тому же еще путают правую и левую стороны, – пробурчал Гунвальд Ларссон, – и, кроме того, они…
Он больше ничего не сказал, но Мартин Бек знал, что он имеет в виду, и кивнул. Имя они тоже переврали. Гунвальд Ларссон с раздражением посмотрел на фото и отодвинул газету в сторону.
– Я тоже здесь выгляжу как идиот, – сказал он.
– У славы имеются и шипы, – заметил Мартин Бек.
Кольберг, недолюбливавший Гунвальда Ларссона, невольно взглянул на разбросанные по столу газеты. Все фотоснимки были с перепутанными подписями, первые страницы всех газет украшали портрет туповато глядящего в объектив Гунвальда Ларссона и крупные заголовки.
«Подвиги, герои и бог знает что еще», – уныло вздохнув, подумал Кольберг. Толстый и апатичный, он сгорбившись сидел в кресле, положив локти на стол.
– Так, значит, мы оказались в странной ситуации, когда нам неизвестно, что же произошло? – с серьезным видом произнес Хаммар.
– Ничего странного в этом нет, – отозвался Кольберг. – Лично мне почти никогда это не известно.
– Я имею в виду, что нам неизвестно, произошел ли пожар в результате поджога или нет, – произнес Хаммар, окинув его критическим взглядом.
– Откуда там взяться поджогу? – спросил Кольберг.
– Оптимист, – бросил Мартин Бек.
– Естественно, это был поджог, – заявил Гунвальд Ларссон. – Дом взорвался буквально у меня на глазах.
– И ты уверен, что пожар начался в квартире Мальма?
– Да, уверен.
– Ты долго наблюдал за домом?
– Около получаса. Причем лично. А до меня там стоял идиот Цакриссон. Пока что совершенно непонятно, как мог произойти пожар.
Мартин Бек помассировал переносицу большим и указательным пальцами правой руки.
– Ты уверен, что никто не входил в дом и не выходил оттуда за это время? – поинтересовался он.
– Я-то абсолютно уверен. Но что происходило до того, как я туда пришел, не знаю. Цакриссон утверждал, будто в дом вошли три человека, а из дома никто не выходил.
– На него можно положиться?
– Не думаю. По-моему, он невероятно туп.
– Значит, ты ему не веришь?
Гунвальд Ларссон сердито посмотрел
– Черт возьми, зачем все это нужно? Я стоял там и видел, как дом загорелся. Внутри, как в ловушке, оказались одиннадцать человек, я вынес из огня восьмерых.
– Да, я это заметил, – сказал Кольберг, бросив взгляд на газеты.
– Точно установлено, что при пожаре погибли только три человека? – спросил Хаммар.
Мартин Бек вынул из внутреннего кармана несколько листов бумаги и, пробежав их глазами, сказал:
– Похоже на то. Мальм, Кеннет Рот, который жил над Мальмом, и Кристина Модиг, она жила в мансарде. Девочке было всего четырнадцать лет.
– А почему она жила в мансарде? – спросил Хаммар.
– Не знаю, – ответил Мартин Бек. – Это нужно будет выяснить.
– Нам много чего придется выяснять, – сказал Кольберг. – Мы даже не знаем, погибли ли при пожаре только эти три человека. Что же касается предположения, будто в доме находились одиннадцать человек, то оно остается предположением. Я прав, Ларссон?
– А кто были те люди, которые самостоятельно выбрались из огня? – спросил Хаммар.
– Во-первых, они выбрались из дома не самостоятельно, – возразил Гунвальд Ларссон. – Оттуда их вынес я. Если бы я случайно там не оказался, для них все могло кончиться гораздо хуже. И во-вторых, я не записывал их имена. Мне хватало другой работы.
Мартин Бек задумчиво посмотрел на забинтованного великана. Гунвальд Ларссон часто вел себя вызывающе, но чтобы нагрубить Хаммару, нужно было либо страдать манией величия, либо получить сотрясение мозга.
Хаммар нахмурился.
Мартин Бек полистал свои бумажки и сказал, чтобы замять неловкую ситуацию:
– У меня здесь имеются только их имена и фамилии. Агнес и Герман Сёдерберг. Супружеская пара, шестидесяти семи и шестидесяти восьми лет. Анна-Кайса Модиг и два ее ребенка, Кент и Клари. Матери тридцать лет, мальчику пять, девочке семь месяцев. Потом две женщины, Карла Бергрен и Мадлен Ольсен, шестнадцати и двадцати четырех лет, и парень, Макс Карлссон. Сколько ему лет, я не знаю. Трое последних в этом доме не жили, они пришли туда в гости. Предположительно к Кеннету Роту, одному из тех, кто погиб во время пожара.
– Ни одно из этих имен мне ничего не говорит, – заметил Хаммар.
– Мне тоже, – сказал Мартин Бек.
Кольберг пожал плечами.
– Могу сообщить: Рот был вором, – сказал Гунвальд Ларссон, – Сёдерберг – алкоголик, а Анна-Кайса Модиг – проститутка. Если вам от этого, конечно, станет легче.
Зазвонил телефон, и Кольберг взял трубку. Он придвинул к себе блокнот и вынул из верхнего кармана шариковую авторучку.
– А, это ты? Да, хорошо. – Остальные молча смотрели на него. Кольберг положил трубку и сказал: – Это Рённ. Ситуация такова: Мадлен Ольсен, вероятно, не выживет. У нее ожог восьмидесяти процентов поверхности тела плюс контузия и сложный перелом бедра.