Человек с Золотым Торком
Шрифт:
– Люди размякли, - сказал он категорично.
– Под властью Друдов люди растеряли свою храбрость и гордость. Друды использовали несправедливые, нечеловеческие преимущества, чтобы держать нас на своем месте, как овец. Они поддерживают деликатный статус-кво, который позволяет инопланетным и магическим силам и существам свободно хозяйничать в том, что всегда должно было быть нашим миром.
Миром Человека. Контроль Друдов над нами должен быть сокрушён, любыми средствами, чтобы эти бесчеловечные существа были изгнаны из нашего мира, и человек мог наконец свободно творить свою собственную судьбу.
– И всё же, - возразил я, - некоторые из этих существ - ваши союзники. Отвратительные люди. Готовые к нападению. Некоторые называют этих существ - злыднями… В любом случае, они определённо не проявляют любви
Трумэн развёл руками.
– Я веду войну, Эдвин, против величайшего заговора, который когда-либо знал этот мир, против могущественного и непримиримого врага. Я должен находить своих союзников там, где я могу их найти. Мы работаем вместе, ради общего дела, чтобы уничтожить Друдов. После этого.., всё будет по-другому.
Я сделал шаг вперёд, и Соломон Криг напрягся. Я наклонился вперёд над столом Трумэна, чтобы он мог видеть своё лицо, отражённое в моей золотой маске.
– Если ты хочешь, чтобы я был на твоей стороне, скажи мне правду, Трумэн. Всю правду. Ничего не утаивая. В такой близости моя броня подскажет мне, лжёте ли вы, даже если вы просто темните. Расскажите мне всё, или я уйду отсюда прямо сейчас! Я блефовал, что моя броня - детектор лжи, но он никак не мог этого знать. Если моя броня способна на такие удивительные штуки, то почему же ей не уметь что-то ещё? Я поставил на то, что Трумэн так отчаянно хотел заполучить в свои руки мои секреты и броню, что расскажет мне то, что не рассказал бы никому другому.
Трумэн медленно улыбнулся, в его глазах светилось веселье человека, который знает что-то, чего вы не знаете, и не может дождаться, чтобы поразить вас этим. И снова он говорил только со мной, игнорируя моих союзников.
– Почему бы и нет?
– сказал он.
– Я знал, что ты будешь тем, с кем я смогу поговорить. Тот, кому я могу доверить всё… Наука появилась благодаря разуму человека. Она наша. Мы создали её и мы её контролируем. Магия - это дикая штучка, неестественная и неконтролируемая, и у неё всегда есть свои планы. Мы используем её по необходимости, но не можем доверять ни ей, ни тем, кто её использует. Когда мы придём к власти, наука заменит магию. Только так человек может быть по-настоящему независимым. Друды - лишь наш первый и самый главный враг. Как только они будут низвергнуты, мы уничтожим все прочие формы, магию и всех магических существ, и человечество наконец-то станет свободным.
Я взглянул на Молли. Она потрясённо молчала, с её лица исчезли все краски. Очевидно, для неё всё это было новостью. Я мягко положил золотую руку на её руку, давая понять, чтобы она сдержала свой гнев, пока мы всё не выслушаем. По лицу Трумэна я понял, что это ещё не всё.
– Устранить всех неугодных?
– сказал я.
– Это звучит как грандиозное начинание.
– О, это так, - сказал Трумэн, всё ещё улыбаясь.
– Но мы отлично начали. Хотите посмотреть?
– Да, - сказал я.
– Да, - сказала Молли.
Трумэн усмехнулся.
– Почему бы и нет? Позволь мне показать тебе будущее, Молли. Вы найдёте это… Познавательным. Пойдёмте со мной, все вы, - сказал он, глядя только на меня.
– Я так долго ждал человека, с которым мог бы поделиться этим, Эдвин. С кем-то, кто поймёт. Пойдём со мной, Эдвин Друд, и посмотрим, что такое “Манифест Судьбы”.
Соломон Криг был совсем не в восторге от этого, но Трумэн отменил его решение, высказавшись в итоге довольно резко. Поэтому Криг повёл нас вниз, на уровни под бункерами, в пещеры, которые они сами пробили в горной породе, чтобы сохранить самый важный секрет “Манифеста Судьбы”. Нечто скрытое от рядовых сотрудников. Криг и Труман шли впереди, я следовал за ними, а Молли и остальные за мной. Наконец-то мы направились в истинное сердце лабиринта, где ожидала раскрытия
финальная истина. Мы спускались по голым каменным лестницам гуськом, в тишине. Что бы ни ждало нас впереди, мы все чувствовали, как оно приближается; и было очень холодно. Молли прижалась ко мне, её лицо было жесткой маской. Трумэн шёл рядом, радостно напевая себе под нос какую-то мелодию, которая имела смысл только для него.
Наконец мы вышли в огромную каменную пещеру, большая часть которой была погружена в темноту. Воздух был холодным и влажным, а запах напомнил мне канализацию. Это был больной, гнилостный запах, полный грязи, боли и смерти.
Это напомнило мне заведение доктора Ди на Харли-стрит, только здесь не было клеток. Просто длинные ряды и блоки бетонных коробок с голыми бетонными полами и створками из холодного железа.
Ни кроватей, ни стульев, ни даже соломы на бетонном полу; только железные решётки, для отвода части отходов.
– Я не знала об этом, - прошептала Молли.
– Клянусь, я не знала об этом.
– Идите и посмотрите, идите и посмотрите, - радостно сказал Труман, ведя нас вниз по дорожке. Мы спустились за ним, и он весело повёл нас по центральному проходу, с гордостью демонстрируя содержимое своих клеток. Первое, что он нам показал, был оборотень в полном волчьем обличье. Семь футов от головы до хвоста, с серебристо-серой шерстью, он был распростёрт на спине на бетонном полу, пригвождённый серебряными шипами через все четыре конечности, как образец, разложенный на столе для препарирования. Он жалобно заскулил, когда мы заглянули внутрь.
– Мы вынуждены это делать, - сказал Трумэн.
– В противном случае звери отгрызают себе конечности, чтобы спастись. Животные. Тем не менее, они ещё не так долго здесь находятся, чтобы сильно страдать.
Всё, что я мог видеть, это собачье страдание в глазах этого забитого существа. Я не любил оборотней. Я видел слишком много полусъеденных останков их жертв, в маленьких городах и деревнях. Но так… так нельзя обращаться даже с ненавистным врагом. Дальше были вампиры прибитые к бетонным стенам деревянными кольями, вбитыми в их руки и ноги. Они слабо огрызались и рычали на нас, весь интеллект был выбит из их голов непрерывными страданиями. Затем были эльфийские Лорды, раздетые донага, закованные в массивные железные кандалы. Холодное железо ужасно жгло их бледную плоть там, где оно с ней соприкасалось, обугливая её до костей, но ни один из эльфов не соизволил ничего сделать, кроме как усмехнуться, когда мы заглянули внутрь: У них всё ещё была гордость. Грифоны с вырезанными глазами жалобно скулили в своих клетках. Возможно, они больше не могли видеть будущее, но все они знали, что их ждёт. Там был единорог, великолепие которого было умалено, потому что его крылья сломали, а рог безжалостно вырвали. И водный элементаль, которого заморозили в ледяную статую. В её пристальном взгляде попрежнему читался ужас. Холодноглазые, холоднокровные серые люди-ящеры из отдалённых подземных ходов под Южным Лондоном; дымчато-серые горгульи, похищенные из немногих церквей и соборов, в которых они всё ещё обитали. Страшилище из глины со сломанными руками и ногами, волочащимися вслед за ним по бетонному полу. И нечто адски смердящее. Истинный полукровка, порождение демонической похоти. Суккуб поглощает сперму мужчины, с которым спит, а затем превращает в свою мужскую форму, инкуба, - помещая эту украденную сперму в восприимчивую женщину. Результат: человеческое тело с душой демона. Половинка этого мира и половинка нижнего мира. Они сражаются за ту или иную сторону, за обе, и ни за одну, и они не так уж редки, как должны быть. Этого полукровку сдерживала пентаграмма, основательно высеченная в бетонном полу. Он насмешливо склонил голову перед мистером Стабом, как бы признавая одного из себе подобных. Он не мог говорить. Кто-то на всякий случай отрезал ему язык.
Труман снова и снова смотрел на меня, ожидая, что я что-то скажу, но я сдерживал себя, пока он показывал мне кошмар за кошмаром. Практически все представленные здесь, были злом или творили зло в своё время; но ничто не могло сравниться с хладнокровным злом того, что с ними здесь сделали. За время работы агентом Друд я сражался и убивал многих из тех, кто был заключён здесь, но это всегда происходило в пылу сражения. Я убивал, но никогда не пытал, не наслаждался мучениями своих врагов. Мы боролись за то, чтобы мир был в безопасности, и мы гордились тем, что хорошо выполняли эту работу, но это… это было мерзостью.