Человек, упавший на Землю
Шрифт:
Мюзикл начался водопадом кричаще-ярких цветов, словно стремясь поскорее смыть тягостные воспоминания о журнале. Фильм назывался «История Шари Лесли» и оказался на редкость шумным и скучным. Брайс пытался раствориться в бессмысленном мельтешении красок, но не сумел и сосредоточился на бюстах и длинных ножках молоденьких актрис. Само по себе это помогало рассеяться, однако немолодому вдовцу вредно заглядываться на красоток. Брайс, перебарывая тягостное возбуждение, заерзал, переключил внимание на изображение – и только тогда впервые оценил его невероятное техническое качество. Линии и детали, даже спроецированные на огромный экран, оставались четкими, как в контактных отпечатках. Он заморгал и протер очки носовым платком. Никакого сомнения – изображение было идеальным. Брайс немного разбирался в фотохимии; такого качества попросту не могло быть, по крайней мере исходя из его знаний о гидротипии и трехслойной пленке. Он поймал себя на том, что тихонько присвистнул от удивления, и досмотрел остаток фильма с куда большим
Позже, выходя из кинотеатра, Брайс остановился взглянуть на афишу фильма: нет ли там чего о технике цветопередачи? Найти это оказалось проще простого – через всю афишу шла полоса с надписью: «Новая цветочувствительная технология УОРЛДКОЛОР». Больше, впрочем, там ничего не значилось, не считая буковки «R» в кружочке (что означало «зарегистрированный товарный знак») и – совсем уже крошечным шрифтом внизу – «принадлежит У. Э. Корп.». Брайс попробовал расшифровать инициалы, но мозг, словно из чувства противоречия, подсказывал совершеннейшую нелепицу: Усталые Энергетики, Уличная Эйфория, Усердный Экскаватор, Убойная Эротика. Брайс пожал плечами и, засунув руки в карманы, побрел по вечерней улочке к расцвеченному неоновыми огнями сердцу университетского городка.
Идти домой и снова проверять студенческие работы не хотелось, так что он принялся озираться в поисках студенческой пивной. И вскоре нашел – небольшое эстетское заведение под названием «У Генри», где в витрине стояли немецкие пивные кружки. Он бывал здесь и раньше, но только по утрам. То был один из немногих оставшихся у Брайса пороков: с тех пор как восемь лет назад умерла его жена (в роскошной больнице, с трехфунтовой опухолью в желудке), он нашел определенные доводы в пользу утренней выпивки. Совершенно случайно он обнаружил, что серым тоскливым утром, когда безвольный, цвета сырых устриц день обещает тянуться вечно, приятно быть чуточку, но ощутимо навеселе и находить удовольствие в меланхолии. Выпивать при этом нужно с химической точностью; одна ошибка – и может произойти что-нибудь скверное. Безымянные пропасти подстерегают на каждом шагу, а в серые дни по углам утренней выпивки мышами скребутся горе и жалость к себе. Однако Брайс был умным человеком и знал об опасности. Здесь, как и в случае с морфием, все зависит от правильной дозировки.
За дверьми «У Генри» Брайса приветствовал музыкальный автомат, пульсирующий басами и красными лампочками, словно больное сердце. Брайс прошел, немного неуверенно, меж рядами пластиковых кабинок, обычно пустых и бесцветных по утрам, а сейчас заполненных студентами. Кое-кто увлеченно спорил, многие носили бороду и имели модный потрепанный вид – вроде анархистов в театральных постановках или «иностранных агентов» из старых-престарых фильмов тридцатых годов. Кто скрывается за этими бородами? Поэты? Революционеры? Один из них, студент с факультета органической химии, писал в студенческую газетенку статьи про свободную любовь и «зловонный труп христианской морали, отравляющий родники жизни». Брайс кивнул ему, и парень смущенно глянул поверх неряшливой бородки. По большей части все эти ребята – дети фермеров из Небраски или Айовы; ставят подписи под призывами к разоружению, рассуждают о социализме. На секунду Брайсу стало неловко; этакий усталый старый большевик в твидовом пиджаке среди представителей нового класса.
Он протиснулся к стойке и заказал кружку пива у женщины с очками в черной оправе под седеющей челкой. Брайс никогда не видел ее прежде; по утрам его обслуживал молчаливый недовольный старикан по имени Артур. Ее муж? Брайс слабо улыбнулся, принимая пиво, и стал пить большими глотками, чувствуя себя неуютно, мечтая поскорей уйти. Музыкальный автомат прямо за спиною заиграл народную песню под металлическое треньканье цитры: «О боже! Мешок с хлопком! О боже!..» Рядом у стойки белая девушка разговаривала с печальноглазой негритянкой о «структуре» поэзии и спрашивала, «работает» ли стихотворение. От таких разговоров Брайса всегда передергивало. Откуда они взялись, эти умники? Потом он вспомнил тот птичий язык, на котором сам, двадцати с чем-то лет от роду, говорил в тот год, когда слушал курс филологии: «ярусы смысла», «семантические проблемы», «символический уровень»… Что ж, для подлинных знаний и ума всегда найдутся заменители – ложные метафоры повсюду. Он прикончил пиво и затем, сам не зная почему, заказал еще кружку, хотя больше всего хотел уйти, убраться подальше от шума и позерства. А справедлив ли он к этим детям, старый напыщенный осел? Молодые всегда выглядят идиотски, обманываются внешним, как и все прочие. Пусть лучше отращивают бороды, чем вступают в студенческие братства или дискуссионные клубы. Они и так очень скоро научатся этому дурацкому конформизму, когда, свежевыбритые, выйдут из университета в поисках работы. Или здесь он тоже ошибается? Всегда есть вероятность, что по крайней мере кто-то из них окажется настоящим Эзрой Паундом [5] , будет носить бороду всю жизнь, станет блистательным и громогласным фашистом, анархистом, социалистом, умрет в безвестном европейском городишке автором прекрасных стихов или глубоких картин, с дырою в кармане
5
Эзра Паунд (1885–1972) – американский поэт и критик, сделавший больше, чем кто-либо другой, для развития модернистского движения в английской и американской литературе. Профашистские выступления Паунда в Италии во время Второй мировой войны привели к его аресту и заключению (до 1958 г.).
Было уже одиннадцать, но желания идти домой все еще не было. Он прикинул, не зайти ли к Гелберу, единственному факультетскому приятелю, и решил, что не стоит. Гелбер, конечно, свой человек, но прямо сейчас им не о чем говорить. Не хотелось заводить разговоры о себе, о своих страхах, о пошлых желаниях, о своей ужасной, дурацкой жизни. Почему бы, в конце концов, просто не прогуляться?
Незадолго до полуночи он забрел в единственную здесь круглосуточную аптеку, пустовавшую в столь поздний час, если не считать пожилого продавца за блестящей пластиковой стойкой. Усевшись, Брайс заказал кофе и, когда глаза привыкли к искусственному сиянию люминесцентных ламп, принялся разглядывать прилавок, рассеянно читая ценники на склянках с аспирином, фотооборудовании, упаковках бритвенных лезвий… Приходилось щуриться, и голова уже начинала побаливать. Выпитое пиво, яркий свет… Лосьон для загара и карманные расчески… Затем что-то остановило его взгляд. Надпись «Уорлдколор: 35-миллиметровая фотопленка» на каждой из синих коробочек, составленных рядком за карманными расческами, под маникюрными книпсерами. Новая встреча с «Уорлдколором» почему-то немного напугала. Продавец стоял неподалеку, и Брайс попросил:
– Покажите мне пленку, пожалуйста.
Продавец сощурился (может быть, свет и его бил по глазам?).
– Какую пленку?
– Цветную. «Уорлдколор».
– Ах эту. Я не сразу…
– Я понял. – Брайс сам удивился собственной резкости. Обрывать людей на полуслове не входило в число его вредных привычек.
Старик чуть нахмурился, прошаркал вдоль прилавка и с демонстративным молчанием положил перед Брайсом пленку.
Брайс взял коробочку. Под большой надписью буковками поменьше стояло: «Идеально сбалансированная цветная фотопленка, без зерна». И ниже: «ASA [6] 200–3000, в зависимости от способа проявки».
6
ASA – стандарт светочувствительности, принятый в 1960–1987 гг., примерно соответствует ISO.
«Боже мой! – подумал он. – Светочувствительность не может быть такой высокой! И переменной?»
– Сколько стоит?
– Четыре доллара на тридцать шесть кадров, а на двадцать – два семьдесят пять.
Брайс подбросил легонькую коробочку на ладони.
– Дороговато, не находите?
Продавец раздраженно скривился:
– Нет, потому что не надо платить за проявку.
– Понимаю. Они проявляют ее сами. К коробке приложен конверт… – Брайс оборвал себя. Глупый разговор. Ну изобрел кто-то новую пленку. Ему-то что? Он не фотограф.
Продавец помолчал, потом снова сказал: «Нет» – и, отвернувшись к двери, добавил:
– Она сама проявляется.
– Что?
– Сама проявляется. Слушайте, вы будете покупать или нет?
Брайс повернул коробку в руке. На обоих торцах было напечатано жирным шрифтом: «Самопроявляющаяся». Это ошеломило его. Почему я не читал об этом в химических журналах? Новый процесс…
– Буду, – рассеянно сказал он, глядя на этикетку. В самом низу обнаружилась микроскопическая надпись: «У. Э. Корп.». – Да, я куплю ее. – Брайс вытащил бумажник и протянул продавцу четыре скомканные бумажки. – Как это работает?
– Кладете ее обратно в баночку. – Получив деньги, старик сразу подобрел. Враждебность его улетучилась.
– В баночку?
– Да, к ней прилагается. Отсняли все кадры – и обратно в баночку. На крышке кнопка, которую надо нажимать. Внутри инструкция, там все подробно написано. Жмете один раз или больше, в зависимости от того, что называется «светочувствительность». Вот и все, нехитра наука.
– Угу. – Брайс встал, не допив кофе, и осторожно засунул коробочку с пленкой в карман плаща. Прежде чем уйти, он спросил: – И давно она в продаже?