Человек, упавший на Землю
Шрифт:
– Пленка-то? Недели две или три. Не беспокойтесь, работает отлично. И раскупают неплохо.
Брайс зашагал к дому, размышляя о пленке. Как может быть что-то настолько качественное, настолько простое? Под фонарем он достал коробку из кармана и открыл ногтем. Внутри обнаружилась синяя металлическая баночка с завинчивающейся крышкой, наверху – красная кнопка. Брайс открыл баночку. Внутри, завернутая в инструкцию, лежала обычная на вид кассета 35-миллиметровой пленки. С внутренней стороны крышки, под кнопкой, обнаружилась маленькая решетка. Брайс поскреб ее ногтем. Кажется, фарфор.
Дома он достал из комода древний «Аргус». Потом, прежде чем зарядить аппарат, вытащил из кассеты примерно фут пленки, засветив ее, и оторвал. На ощупь пленка была чуть шершавая, без гладкости
Пять часов спустя, в шесть утра, когда за окном рассвело и серое небо заполнилось птичьим гомоном, Брайс устало плюхнулся на кухонный стул, зажав в пальцах кусочек пленки. Он, конечно, еще не все перепробовал, но сделал достаточно, чтобы убедиться: в ее составе нет обычных для фотографии химических веществ. Никаких солей серебра. Несколько минут Брайс сидел, уставясь в пространство воспаленными глазами. Потом встал, дотащился до спальни и, не раздеваясь, рухнул на неразобранную постель. Солнце поднималось, птицы галдели; прежде чем уснуть, Брайс проговорил вслух, сухо и очень серьезно:
– Должно быть, совершенно новая технология… Кто-то раскопал науку древних майя… или инопланетян…
Глава 4
По тротуарам текли толпы по-весеннему одетых прохожих. Повсюду были молоденькие женщины, цокали высокие каблучки (он слышал их даже из закрытой машины), в свете солнечного утра одежда казалась неестественно яркой. Любуясь разнообразием людей и красок – пусть все еще мучительным для его сверхчувствительных глаз, он попросил шофера ехать по Парк-авеню помедленней. Стоял чудесный денек, один из первых по-настоящему ясных дней его второй весны на этой планете. Ньютон с улыбкой откинулся на особо мягком, сделанном по спецзаказу заднем сиденье, и автомобиль тронулся к центру на небольшой, зато ровной скорости. Артур был действительно первоклассным водителем; его наняли за способность вести машину плавно, избегая резких толчков.
Они свернули на Пятую авеню и остановились перед старым офисным зданием. Медная табличка сбоку от двери неброскими рельефными буквами гласила: «КОРПОРАЦИЯ „УОРЛД ЭНТЕРПРАЙЗЕС“». Чтобы защититься от прямых лучей, Ньютон настроил очки на более темный оттенок и вышел из лимузина. Он стоял на тротуаре, потягиваясь, подставив лицо солнцу, умеренно теплому для людей вокруг, приятно жаркому для него.
Артур высунул голову из машины:
– Мне подождать вас, мистер Ньютон?
Он вновь потянулся, наслаждаясь светом и воздухом. Вот уже больше месяца он не выходил из квартиры.
– Нет. Я позвоню, Артур. Но скорее всего, вы мне до вечера не понадобитесь; если хотите, можете сходить в кино.
Он прошел по вестибюлю, мимо ряда лифтов, к особому подъемнику в дальнем конце зала, где уже ждал, вытянувшись по струнке, лифтер в безупречной униформе. Ньютон улыбнулся про себя; можно вообразить, какая суматоха поднялась вчера, когда он позвонил и сказал, что приедет утром. Он не был здесь месяца три и вообще редко выходил из дома. Лифтер нервно выпалил отрепетированное: «Доброе утро, мистер Ньютон». Он, улыбнувшись в ответ, вошел в распахнутую дверцу.
Подъемник медленно и очень плавно достиг седьмого этажа, где прежде размещалась юридическая контора Фарнсуорта. Тот уже ждал у лифта. На нем был серый шелковый костюм, достойный монарха, на пухлом, тщательно наманикюренном пальце сверкал алый драгоценный камень.
– Вы прекрасно выглядите, мистер Ньютон, – произнес Фарнсуорт, бережно принимая протянутую ладонь. Наблюдательный юрист давно приметил, как кривится Ньютон от грубых прикосновений.
– Спасибо, Оливер. В последнее время я особенно хорошо себя чувствую.
Фарнсуорт провел гостя по коридору – к табличке «У. Э. Корп.» – и дальше, мимо замерших в почтительном молчании секретарей, в собственный кабинет, дверь которого украшали маленькие бронзовые буквы: «О. В. Фарнсуорт, президент компании».
Кабинет был обставлен по-прежнему. Среди мебели эпохи рококо царил большой, непомерно роскошный стол работы Каффиери [7] . Комнату, как обычно, наполняла музыка – на сей раз скрипичная; она резала Ньютону слух, но он промолчал.
7
Каффиери – династия французских скульпторов и мебельщиков, прославленных мастеров стиля рококо, работавших для королевского двора.
Пока они болтали ни о чем, горничная принесла чай – Ньютон научился ценить этот напиток, хотя и не мог пить его горячим. Затем перешли к делу. Предстояло обсудить юридические вопросы, назначение директоров, холдинговые компании, гранты, лицензии и роялти, финансирование новых заводов, приобретение уже существующих, рынки, цены и колебание спроса на те семьдесят три вида потребительских товаров, что выпускались компанией (телевизионные антенны, транзисторы, фотопленка и счетчики радиации), и три с лишним сотни отданных в аренду патентов, от нефтепереработки до безвредного заменителя пороха в детских игрушках. Ньютон видел, что Фарнсуорт даже больше обычного изумлен точностью его памяти, и сказал себе, что разумно будет сделать несколько умышленных ошибок в цифрах и деталях. И все же он получал удовольствие – прекрасно сознавая пустую и дешевую гордыню, питавшую это чувство, – от применения антейского интеллекта к проблемам земного производства. Как если бы кто-нибудь из этих людей (он всегда думал о них как об «этих людях»; несмотря на то что научился любить их и уважать) имел дело с группой очень сообразительных шимпанзе… Ньютон полюбил землян и, обладая изначально заложенным в природе каждого разумного существа тщеславием, не мог отказать себе в мелкой слабости: изумлять их умственным превосходством. Впрочем, как бы приятно это ни было, следовало помнить, что люди куда опаснее шимпанзе и уже тысячи лет не видели антейцев без маскировки.
Горничная принесла ланч: сэндвичи с курицей и бутылку рейнвейна для Фарнсуорта, овсяное печенье и стакан воды для Ньютона – тот еще в самом начале жизни на Земле обнаружил, что лучше всего его организм усваивает продукты из овсяных хлопьев. После ланча продолжили разговор о финансировании различных предприятий. Эта игра увлекала Ньютона сама по себе; ее правила он изучил на месте (в этом обществе, на этой планете оказалось много такого, чего нельзя было узнать из телепередач) и обнаружил в себе природный к ней талант – возможно, атавизм, восходящий к предкам, жившим в ту эпоху, что ныне считается золотым веком примитивной культуры Антеи. Это было то время, когда Земля переживала второй ледниковый период, – эпоха безжалостного капитализма и войн до того, как антейские источники энергии практически истощились, а вода ушла. Игра с акциями и финансами нравилась ему, хотя собственное превосходство почти не оставляло места азарту и хотя он вступил в нее с крапленой колодой, которую обеспечивали десять тысяч лет антейской электроники, оптики и химии. Однако он ни на мгновение не забывал, зачем прилетел на Землю. Знание это было с ним каждую секунду – неизбывное, словно тупая боль в окрепших, но все равно постоянно усталых мышцах, словно невыносимая чуждость этой огромной и многоликой планеты, к которой он немного привык, но она так и не стала родной.