Человек в западне (Сборник)
Шрифт:
Джон начал оттаивать. Участие молодых Кейри, полное отсутствие праздного любопытства, явное желание помочь ему бросалось в глаза. Это были разумные, милые люди. Если он поделится с ними своими тревогами, вся история утратит характер горячечного бреда.
Он сказал:
— Когда я вернулся домой, ее там не было. Она оставила записку.
Джон не утруждал себя мыслями о том, какое впечатление произведут его слова, как его слушатели воспримут отчет о случившемся.
Он, разумеется, понимал, какая пропасть лежит между той Линдой, которую они знали, и той, которая была так хорошо известна ему.
Но сначала ему надо выложить все факты: записка, уничтоженные картины, разбитые пластинки,
Первым вмешался Бред.
В его тоне не было враждебности. Впрочем, враждебности никто из них не проявлял с самого начала. Но зато в его голосе звучало явное недоверие.
— Но Линда, Джон! Чтобы Линда написала такую записку и уничтожила ваши картины? Нет, Линда не могла этого сделать.
— Она такая мягкая, такая деликатная,— подхватила Викки,— не могу себе представить, чтобы Линда могла даже муху обидеть! И она так вас любит, вы же вся ее жизнь! А ваши картины для нее, я бы сказала, священны! Сколько раз она нам про это говорила.
— Вот именно,— снова вмешался Бред.— Она была у нас на следующий день после того, как появилась первая заметка о вашей выставке. Возможно, вы и не знаете. В жизни своей не видел более возмущенного человека. «К черту всех критиков,— сказала она.— Он когда-нибудь станет великим художником». Нет, она просто не могла...
Он растерянно замолчал.
Джон внимательно посмотрел на них. Они его не обвиняли во лжи, просто не могли поверить, что такое может случиться.
И неожиданно он представил себе ту Линду, которую он не знал, ту Линду, которая находилась в этой комнате в его отсутствие, приходившую к Кейри после того, как в печати появились дурные отзывы о его выставке, разыгрывавшую из себя горячего защитника непонятного гения и одновременно глубоко любящую женщину. «Вся моя жизнь в Джоне».
Конечно, они иначе и не могли реагировать. Услышанное ими было для них неправдоподобным, невероятным, как если бы он сообщил им, что видел, как старый Кейри в голом виде танцевал на церковных ступеньках мамбу с Бетти Риттер.
Получилось,, что «горячечный бред» не только не исчезал, но усиливался.
Когда-то ему придется сделать первый шаг.
И он сказал:
— В последний вечер она не казалась такой безумно любящей меня, не правда ли?
— Но вы же поссорились! — Викки откровенно следила за ним, потрясенная.— Любые супружеские пары ссорятся, особенно когда речь идет о таком важном, как то решение, которое вам надо было принять. Эти ссоры в счет не идут. Помимо того она выпила. Она сама в этом призналась. Она была вне себя, и действительно сразу же начала раскаиваться за свою несдержанность. Это всем было видно.
Растерянно посмотрев на мужа, Викки торопливо продолжала:
— Джон, пожалуйста не подумайте, что мы вам не верим. Мы знаем, что так случилось, раз вы говорите, что это так. Только факты нельзя объяснить таким образом.
Теперь, когда дело подошло к самому главному, он почувствовал себя предателем. Так оно и выйдет. Когда он им все объяснит, для Линды двери дома Кейри закроются. И что-то в нем взбунтовалось: не делай такого необдуманного шага. Не отнимай у нее того, малого, что ей удалось завоевать, если даже это завоевано обманным путем. Но Джон понимал, что такой план действий бессмыслен. Сейчас в Стоунвилле они очутились в центре внимания, за ними будут следить десятки глаз, особенно интересуясь интимной стороной его взаимоотношений с Линдой. Вплоть до настоящего момента он не понимал этого как следует. Но уже на почте ему ясно показали, что тут никто не намерен соблюдать нейтралитета. А после того, как она поступила с его картинами, что бы она ни говорила, как бы ни объясняла свой поступок, он считал себя свободным от
Сделав большой глоток из бокала, Джон заговорил, не глядя ни на одного из них:
— Вы просто не знаете Линду. Ее никто не знает, кроме меня. Во всяком случае, мне так кажется. Я старался изо всех сил, чтобы печальная правда не просочилась дальше нашего дома. Вы оба мельком видели ее в тот вечер. Но лишь мельком. Понимаете, вторая причина, по которой я ездил в Нью-Йорк,— посоветоваться с врачом. Она больна. Больна уже несколько лет.
И он стал рассказывать им, далеко не все, опуская наиболее интимные и неприятные подробности, желая, чтобы они получили достаточно полную и объективную картину, не смахивающую на «обливание грязью». Он понимал, что рассказывает им только полуправду, но и это им казалось чудовищным, настолько не вязалось с образом «дорогой нашей Линды», в создании которого он принимал активное участие. Ее неуравновешенность, упреки, обман, требование невозможного и все более и более усиливающееся пристрастие к спиртному, которое привело к тому, что постепенно выдуманный ею мир полностью вытеснил реальный.
Сначала он опасался, как бы они не подумали, что он ищет у них сочувствия, и по этой причине рисует себя страдающей стороной, этаким верным мужем, полным благих намерений, который пожертвовал всем ради дела, которое с самого начала было обречено на провал. И однако же, по мере того, как он говорил, наблюдая за выражением их лиц, которые оставались внимательными, вежливыми и совершенно бесстрастными, он почувствовал, что контакт не налаживался.
По-видимому, нормальному человеку было очень трудно разобраться в бесконечных трудностях и сложностях поведения алкоголика. Если у них в этом плане не было никакого личного опыта, тогда Линда, вечно повернутая к ним другой стороной, не могла по их мнению быть такой. И Джон, с каждым сказанным им словом чувствовал как гасла его уверенность. Наконец, убедившись, что пропасть между ним и молодыми Кейри, не желающими отказываться от того, что им казалось очевидным и несомненным, стала еще глубже, он вообще замолчал.
Их лица по-прежнему оставались вежливыми, они все так же избегали смотреть друг на друга. И как они не старались все скрыть, он ясно чувствовал их растерянность, особенно Бреда. Он понимал, что они не верят ему, в лучшем случае считают, что он сильно преувеличивает, стараясь доказать свою правоту, потому что его взаимоотношения с Линдой зашли в тупик и он теперь боится того, что могло произойти.
Заговорил Бред, тон его голоса слегка изменился:
— Получается, что когда она приходила вечером, вы ее и пальцем не тронули?
Устало подумав, что позднее он ее все же ударил, Джон сказал:
— Разумеется, я ее не трогал. Она упала, потому что была сильно пьяна, и именно этот факт ей хотелось в первую очередь скрыть.
— Но она сама заявила, что выпила.
— Да, выпила рюмку бурбона. Потому что она понимала, что рано или поздно, но вы поймете, что с ней творится. И тогда она придумала этот сложный способ скрыть истину.
— Только для того, что бы мы не разобрались в том, что она пьяна, она оговорила вас, обвинила в том, что, вы подняли на нее руку?
— Конечно, перед такими пустяками она никогда не останавливалась,— он тут же одернул себя: осторожнее, это им покажется необъективным. Не надо их настораживать, не надо усиливать их недоверие.
— Возможно, дело тут гораздо сложнее. Когда Линда напивается, у нее появляется непреодолимая потребность стать героиней. А для этого я превращаюсь в какого-то отпетого негодяя, в какое-то чудовище. Возможно, на этот раз дело обстояло именно так. Ей хотелось, чтобы вы все меня возненавидели.
Наступила долгая пауза. Потом Викки спросила: