Человек. Образ и сущность 2016. Гуманитарные аспекты. Информационный универсум и самосознание современного человека
Шрифт:
В то же время, в контексте современных реалий и настроений, волею объективных (человек вправе выбирать, насколько он согласен с этим) процессов омассовления общества произошло снижение требований в плане лучших человеческих качеств и были разбужены и актуализированы те, что казались изжитыми и даже до поры до времени никак не обнаруживали себя. Однако в обществе современных дезориентированных и потерянных (имеется в виду внутренний конфликт в результате несовпадения ожидаемого и имеющегося, не говоря уже о скучной пестроте культурного фона и безнормативности как внутреннего восприятия, так и внешнего бытия) людей они оказались стимулированы в направлении актуализации именно худшего в их душах. Востребованными оказались далеко не лучшие человеческие качества, и сам человек уже начинает привыкать к себе как к человеку-функции в достаточно узко определенном контексте функционирования. Он забывает о своем человеческом призвании в мире и своей божественной душе, духовной природе (какие, однако, инородные и неактуальные понятия…), он впадает в низшие состояния своего человеческого естества, притом что в пестроте бесконечно длящегося независимо от него «спектакля», которым живет общество «распыленного зрелища», анализ и критика которого даны Ги Дебором (Дебор, 1999,
В контексте этого довольно унылого «пейзажа» попробуем обратиться к термину «сверхчеловек», хорошо и давно известному нам из истории развития человеческой культуры, из художественных образов героев и сверхгероев в искусстве, из представлений древних ученых и мистиков, из построений философов разных направлений и пониманий феномена человека. Что может в настоящее время означать подобный термин – особую реальность, особое понимание пути и назначения человека, особое видение содержания и цели самого человеческого развития – или, наконец, обозначать совокупность проблем, встающих перед современным человечеством, которое надеялось бы сохраниться и выжить в Космосе через осознание подобной проблемности и сознательного и целенаправленного построения идеального человеческого существа, которое сможет пожелать и посметь осуществить извечные человеческие мечты о достойной человека жизни, о победе духа и разума над смертью, об истинном бессмертии человека-творца, создающего новую реальность добра и справедливости для Космоса?
В то же время, конечно, выбор данной темы для современного дискурса может показаться непонятным, неуместно-несвоевременным и т.п., ибо не говоря уже о наличии некоторой неоднозначной репутации у самого этого понятия и наличии неких его тенденциозных толкований, оно еще представляется и сомнительным по содержанию, и даже вызывающим: о каком сверхчеловеке можно говорить в современном обществе, в контексте современной культуры, когда общество в большинстве своем не только представляет собой слабо структурированную толпу анонимно-безликих, одинаковых массовых людей, но и подчеркивает некую свою идейную «флэшмобность», т.е. способность к бесцельным и бездумным акциям в толпе.
Современная жизнь при всей ее внешней заполненности порождает ощущение пустоты, отсутствие перспективы реального движения и изменения, человек движется в замкнутом круге утомительных, но практически не значимых дел и обязанностей. И действительно, наше время, некоторыми уже не без основания называемое безвременьем, в самом деле может показаться не самым удачным моментом для постановки проблемы сверхчеловека (даже вне зависимости от способа трактовки); однако при этом становится уже очевидным, что это момент – уже более неотодвигаемый, когда становится просто необходимо говорить о человеке, о самом содержании, смысле и потенциале этого понятия, о смысле и перспективах самого человеческого бытия. Если, конечно, мы хотим сохраниться людьми в бытии мира…
Действительно, возможно, что ныне, как это уже бывало неоднократно в истории человечества, мы оказались перед важнейшей проблемой принципиального определения пути своего дальнейшего развития. Ведь ныне все чаще – и опять же не без основания – говорят уже о постчеловеке (Самохвалова, 1999, с. 20–27), о последнем человеке, о человеке трансгуманизма, даже об исчезновении человека (Hardison, 1990, с. 5). В полемическом контексте говорят о человеке – в его идентичности, в его традиционно понимаемой полноте – как об уходящей натуре. Во всяком случае, как о фигуре сомнительной (по ее бытию, возможности, даже самой надобности в ней), необязательной, даже в некотором смысле излишней, которая просто растекается в современном информационном контексте; будучи дисперсирована в окружающий «Интернет вещей», становится как бы ненужной (в своих прежних целезадающих функциях и познавательных возможностях) в современной умной бесчеловеческой среде со все более определенно оформляющимся всепронизывающим среду безличным «фоновым интеллектом». Коротко говоря, мы наблюдаем, что прежняя идея сверхчеловека – пусть неоднозначно понимаемая, толкуемая и порою воплощаемая – реально трансформируется в действительно некоего массового пост-человека. Постчеловека – потому что его покинули вера в добро, в принципы, в ценности, в должное, в устремленность к лучшему и высшему, в желание и возможность развития: все то, без чего нет собственно человека как такового. Который, если мы помним, некогда «звучал гордо», будучи указанием на должного человека, а девизом его были слова известного Сани Григорьева из «Двух капитанов», звучащие как пароль: бороться и искать, найти и не сдаваться.
Возвращаясь к современной реальности, к наличествующему в ней на настоящий момент человеку, нельзя не отметить в его настроениях и в самом духе современного искусства некое ощущение пустоты, отстраненности, даже обреченности, в контексте разговоров о самоэволюционирующей (как бы без участия человека) технике, о характере современного творчества, когда человеческое участие в нем начинает сводиться к построению общей схемы развития сюжета, все остальное же возлагается на так называемые машины-доводчики; Ж. Бодрийяр, в частности, говорит, что в эпоху Интернета творческий труд заменяется легким делом поиска готовых решений на «складе» Интернета (Бодрийяр, 2000, с. 45, 171). Сохранить нормальное самоощущение в полноте человеческих качеств может действительно только тот, кто уже истинно по-своему есть в чем-то сверхчеловек. Ведь если не относиться ко всем приведенным случаям как к очередным «модным фигурам речи», то возникает мысль о том, что человек в подобном контексте умышленно «выносится за скобки» даже как некое общее смыслозадающее «устройство», необходимое для разумной жизни мира, и это выглядит достаточно провокационно в плане насущной необходимости делать соответствующие выводы: определять общие стратегии и строить адекватные, возможно, весьма непростые тактики поведения.
Поэтому соображения о неактуальности проблемы человека в его движении и развитии (тем более проблемы сверхчеловека как некоего «альтернативного» способа возможности ее решения), во-первых, обычно только представляются обоснованными, само же возможное замечание по поводу несвоевременности темы кажется справедливым, во-вторых, лишь на первый взгляд. Проблема сверхчеловека имеет давнюю историю, а ее обсуждение – серьезную философскую традицию, подкрепляемую именами известнейших мыслителей, целой галереей созданных искусством образов сверхлюдей разного типа, содержания, уровня, предназначения, разного способа оценки и разного, порой противоположного, «знака ценности»… Всё это объясняется тем, что проблемы человека и сверхчеловека неразрывным образом (и вполне естественно) связаны, сама же проблема человека как такового сохраняла для него интерес на всем протяжении существования человеческой культуры и будет оставаться актуальной, пока актуален (т.е. пока существует) сам человек – в самых разных его проявлениях и самоощущениях. И пока он существует – и, в частности, для того чтобы и продолжал существовать – в своей сложной, одновременно и постоянной, и постоянно уточняемой (возможно, расширяющейся) идентичности, – необходимо знать (следовательно, определить), в чем состоит эта его идентичность, позволяющая утверждать, что человек по-прежнему есть собственно человек, что он (пока) не ушел из бытия в своей человеческой особости и специфике, своей бытийной неповторимости, своей незаменимости и ответственности, что он не переродился (и окончательно не выродился), не подменен злокозненными интригами каких-либо космических пришельцев (разговор о которых становится актуальным в последнее время в контексте обсуждения представляющейся все более реальной возможности космических путешествий или даже космических интервенций и межпланетных или даже и межгалактических войн) и т.д., и т.п.
А пока нам нередко доводится испытывать шок от некоторых, например, кадров военной хроники, террористических актов и т.п.: неужели все это делают люди, действительно люди, или это уже действительно существа какой-то другой природы, неведомых науке побочных ветвей эволюции? Ведь ныне, например, вопрос нередко встает даже уже не только о размерах гуманитарной катастрофы, но об обрушении самих исконных человеческих представлений о добре и зле, о мере допустимого для нормального человека, об утрачиваемой опять же нормальным человеком способности чувствовать «чужое» страдание, о справедливости, апеллирующей к совести как сугубо, специфически, показательно человеческому качеству. Известно, что совесть традиционно трактуется как глубоко прочувствованное и ощущаемое, интимно переживаемое осознание человеком своего единства с миром, внутреннего родства и с ним, и с окружающими людьми (положение, объединяющее в культуре философскую этику и христианство), и потому религия, например, считает совесть выше каких-либо идей, ибо идеи преходящи, совесть же неизменно выступает центральной осью, связывающей всех людей в едином ощущении ими и общей своей связи, и общего смысла бытия их как родовых существ, и некой безусловной правды, которая существует или должна обнаружиться и осуществиться. Однако, что странно, из сферы современной науки оказалась почти полностью элиминирована традиционная этическая проблематика, даже в вопросах, непосредственно затрагивающих перспективы существования человека.
И, кроме того, совсем уходит из обсуждения проблема должного, проблема идеала. Отсутствие героя, без которого общество становится безликой, не имеющей духовно-человеческого измерения толпой, уже начинает ощущаться в функционировании не имеющей и подлинной человеческой индивидуальности современной «цивилизьяны», по выражению А.Н. Павленко (Павленко, 2008, с. 75–86), который утверждает, что сам по себе технический прогресс еще не означает развития человека как индивида, как личности, просто человек начинает привычно и бездумно оперировать более широким набором более сложных приборов и механизмов и сам становится (все более) «машиносообразен». Эта бесформенная текучесть бездумно функционирующей массы, которой ничто не сообщает ни смысла, ни сугубо человеческого измерения – тем более не предполагает ни осмысленной цели собственно человеческого развития, ни специфически человеческой духовной наполненности жизни разноязыкой толпы «квалифицированных потребителей», плывущих по инерции, – как бы по определению не подразумевает появления исключительных личностей, будучи материально безлика и духовно безгеройна.
Мир маленьких людей с маленькими интересами и мелкими проблемами, с мелкими ценностями и устремлениями, маленькими мечтами и желаниями, мелкими играми и целями все чаще становится как непосредственной реальностью, так и предметом современного искусства: так, С. Минаев весьма красноречиво называет свою книгу «Духless. Повесть о ненастоящем человеке» (12). Подобная атмосфера и подобное настроение от безысходности и безвыходности пребывания в маленьком мире передаются всем повествованием и в недавней книге В. Брагина «Поколение €700» (Брагин, 2010) через созданный автором образ типичного представителя современного массового слоя, «топ-лузера» – разновидности массового человека, выступающего противоположностью «виннеру» (победителю) и смирившегося со своим вечным, неустранимым, неисправимым, как бы «назначенным» ему «потолком» возможностей, не находя нравственных сил на какую-либо альтернативу… Ощутима при этом как бы перекличка с созданным В. Пелевиным (Пелевин, 2007) известным романом «Generation P» (дающим общемассовое среднестатистическое представление о типичных чертах численно преобладающего «поколения “Пепси”»).