Человэльф
Шрифт:
– И ты не оставишь мне ни малейшей надежды? – содрогнувшись, вымолвил Филиппус Ван дер Витт.
– Ты прав, – усмехнулся Сатанатос. – Это было бы немилосердно. Если однажды твой корабль потерпит крушение, и кто-нибудь из капитанов проходящего мимо судна откажется помочь тебе – это будет час твоего искупления. А он займет твое место.
– Это не надежда, а еще большее проклятие, – поник головой Филиппус Ван дер Витт. – А что будет с моей командой? Они тоже обречены?
– Они не виновны, – ответил Сатанатос. – Поэтому они могут на шлюпках покинуть твой проклятый корабль. Но тот из них, кто доберется до берега, позавидует мертвым, если выскажет
– А Алдрик? Мой бедный Алдрик! Ведь ты можешь…
– Алдрик уже в раю, – ответил Сатанатос с нескрываемым сожалением. – И я бессилен что-либо изменить.
Он протянул свою костлявую руку, коснулся безымянным пальцем, на котором сияло кольцо с алым, как свежепролитая кровь, драгоценным камнем, лба Филиппуса Ван дер Витта, поставив на нем свое несмываемое клеймо, и произнес:
– А ты – да будь проклят во веки веков!
Так начались вечные скитания Филиппуса Ван дер Витта, которого люди прозвали капитаном-призраком проклятого корабля «Летучий Голландец»…
Глава 9
Грир замолчал, налил себе очередную добрую порцию виски в стакан, плеснул в горло. Он был доволен эффектом, который его рассказ произвел на слушательниц. Глаза Катрионы восторженно сияли, Арлайн загрустила.
– Вечное проклятие – это ужасно, – тихо произнесла она. – Как я его понимаю… Бедный Филиппус!
– Сам виноват, – возразила Катриона. – Так увлечься игрой, что проиграть собственную душу… Ну, знаете ли, это слишком!
– А я так думаю, что его вины здесь нет, – заявил Грир. – Если бы Сатанатос его не искушал, ничего бы не случилось.
– А собственная воля? – не согласилась Катриона. – А разум? А чувство долга? Если предположить, что все это просто слова, и стоит только духу зла щелкнуть пальцами – и ты начнешь плясать под его дудку, что тогда нам остается? Идти в монахини, чтобы молиться и проливать слезы раскаяния?
– Но ведь люди пляшут под волынки эльфов, стоит нам только заиграть, – усмехнулся Грир.
– Но эльфы не предают их за это вечному проклятию, – заявила Катриона. – Немного помучают – и все.
Грир рассмеялся.
– Возможно, Сатанатос думает так же. Разница только в деталях. В его распоряжении вечность, в отличие от нас, простых духов природы. И для него «немного» растягивается на чуть больший промежуток времени.
– Уж не хочешь ли ты, Грир, сказать, что мы, эльфы, ничем не отличаемся от Сатанатоса для людей? – с гневом воззрилась на него Катриона. – Да как у тебя только язык повернулся!
– Катриона! – Арлайн укоряюще покачала головой. – Как тебе не совестно так говорить.
– А ему? – возразила девушка.
– Грир совсем не то имел в виду, я уверена, – сказала Арлайн. – И, кроме того, он выпил столько виски, пока рассказывал, что его можно простить.
Бутылка на столе и в самом деле была почти пустой. Но Грир обиделся.
– И вовсе я не пьян, – упрямо заявил он. – И, кстати, так думаю не только я. Филиппус Ван дер Витт придерживается того же мнения. Он во всем винит Сатанатоса.
– Откуда тебе это знать?
– Он сам мне это сказал.
– Ты разговаривал с капитаном-призраком? – недоверчиво посмотрела на него Катриона. – Или это опять в тебе заговорило виски?
– Да, мы встречались, – небрежно сказал Грир. – И почему тебя это удивляет, Катриона? Многие моряки видели «Летучий Голландец». Правда, для большинства это было последнее, что они видели в своей жизни. Но были и такие, которых Филиппус Ван дер Витт просил передать послание своему банкиру в Антверпене. И тем удавалось спастись.
– Но как это возможно? – удивилась Катриона. – Ведь прошло уже несколько столетий, и все его современники давно стали прахом.
– Бедняга Филиппус! – насмешливо произнес Грир. – Он совершенно потерял ощущение времени, став призраком. И он надеется упросить своего банкира все его деньги, нажитые на игре в кости, отдать церкви на помин грешной души Филиппуса Ван дер Витта. Он думает, что это облегчит его участь.
– А если он прав? – голос Арлайн был едва слышен. – Если кто-то будет искренне молиться за него… Быть может, Творец услышит и простит капитана. Жаль, что я не умею! А то обязательно молилась бы за несчастного Филиппуса каждую ночь, начиная с этой.
– Мама, что ты такое говоришь, – недовольно заметила Катриона. – И как ты могла поверить? Ведь это все очередная выдумка Грира. Правда, Грир?
– А вот и нет, – упрямо помотал головой тот. – Клянусь лоном Великой Эльфийки! Это случилось где-то полвека тому назад, когда я проходил в районе Внешних Гебрид на своем пакетботе. Невдалеке от острова Эйлин Мор мы увидели барк, идущий встречным курсом. Его не было еще мгновение назад, и вдруг – он словно соткался из солнечных лучей. Шел под полными парусами, а ведь ветра не было. И на палубе барка мы не увидели никого из команды. Только на капитанском мостике одиноко стоял какой-то человек, одетый по забавной моде голландских моряков семнадцатого века. На нем были длинные штаны из тафты и бархатная куртка с большими плоскими серебряными пуговицами, грубые черные башмаки с золотыми пряжками, на голове – изящная фетровая треуголка с большим красным пером. А завершала этот нелепый наряд толстая, с мою руку, золотая цепь на шее. Барк поравнялся с нами и вдруг замер. И это несмотря на то, что все его паруса были туго надуты. Кто-то крикнул: «Летучий Голландец!» И в мгновение ока все три моих рарога спрятались в трюме, обезумев от страха. Рароги неустрашимые моряки, даже когда на море штормит так, что пакетбот, того и гляди, пойдет на дно. Но призраков они боятся не меньше, чем люди. Это как-то связано с их суевериями, я точно не знаю, да и не хочу знать. В общем, вся моя команда сидит в трюме, один я стою на палубе, гордо подбоченившись. Что мне какой-то призрак, когда я – эльф!
– Ты настоящий эльф, Грир, – одобрительно заметила Катрион. – Я бы тоже не испугалась! А что было дальше? Только не вздумай врать!
– Человек на капитанском мостике вежливо мне поклонился и попросил разрешения зайти на палубу моего пакетбота, – бросив на девушку сердитый взгляд, продолжал Грир. – Я, разумеется, разрешил. Он перебросил доску с борта на борт и прошел по ней, не покачнувшись, хотя корабли плясали на волнах джигу. Подошел ко мне и, еще раз поклонившись, протянул свернутый в трубочку и перевязанный черной шелковой лентой пергамент.
– Прошу вас передать это письмо моему банкиру, который проживает в Антверпене, – сказал он глухим, вызывающим невольную дрожь, голосом. – Я щедро заплачу вам за это. Но если вы откажетесь…
– Не продолжайте, капитан, чтобы не пожалеть после о своих словах, – перебил я его. – Я не боюсь ни ваших, ни чьих либо угроз. Когда мне угрожают, я принимаю бой и смеюсь в лицо смерти. Но я окажу вам эту услугу. И вовсе не потому, что боюсь вашей мести. А потому, что это мой долг моряка – помогать другому моряку, попавшему в беду. Ведь вы, насколько я понимаю, тот самый легендарный капитан-призрак?