Чем она лучше меня
Шрифт:
– Кстати, твоя дорогая Светочка балует тебя борщами? Или потчует только изменами?!
– Мия, это все в прошлом! Я не знаю, я просто не знаю что тебе сказать, чтобы ты мне поверила. Я просто… готов на что угодно, чтобы ты позволила остаться рядом. С тобой… с Никиткой… Хочешь, на колени встану? Хочешь, буду умолять?
Его несчастный взгляд отзывался во мне болью и разъедающей душу горечью. Если мы с сыном для него так важны, почему он делал все это?
– Как бы ты ни умолял, это не отменит того, что ты мне лгал, - заметила я,
– Ты не думал ни обо мне, ни о сыне, когда ездил к ней! Так что давай, беги к своей Светочке, больше не нужно придумывать для этого отмазки!
– Я не хочу, - с болью, но твердо произнес Ваня.
– Мия, пойми, я не могу без вас. Мне плохо…
– Да что ты?
– ответила я с кривой улыбкой.
– ТЫ не можешь, ТЕБЕ плохо! А обо мне ты подумал хоть раз?! Я просила тебя уйти! Почему ты не можешь сделать даже этого? Почему не можешь оставить нас в покое?!
Почувствовав мою нервозность, сын оглушительно закричал. Я испуганно вздрогнула, прижала его к себе крепче в защитном жесте и, не глядя на мужа, отчеканила:
– Это - твоя вина. Уходи сейчас же!
Он мялся на месте, не торопясь выполнить мое требование. Никита снова захлебнулся криком и я принялась панически его укачивать. Каждую секунду при этом надеясь, что Ваня сейчас окажется рядом, обнимет нас с сыном и скажет что-нибудь успокаивающее.
Но когда я в следующий раз подняла голову, мужа уже в комнате не было. И вместо ожидаемого облегчения глаза прожгли мучительные слезы.
Я уложила Никиту в кроватку. Несколько минут уговаривала себя не плакать, но жгучая слезинка все равно пролилась из глаз и упала рядом с головой моего ребенка. Это отрезвило. Еще не хватало, чтобы сын вновь начал плакать из-за того, насколько сейчас хреново было его матери.
Отерев слезы, я вышла из детской и направилась на кухню с твердым намерением выпить чаю и съесть бутерброд. И вдруг замерла, когда поняла, что Ваня никуда не делся. Он просто устроился за столом и ждал меня, видимо, решив не тревожить Никитку. И за это я ему была благодарна.
– Давай поговорим, - буквально взмолился Ваня, когда я с решительным видом принялась готовить себе завтрак, изо всех сил делая вид, что не замечаю мужа.
– О Свете? Уволь! О ней я слушать не хочу, - отчеканила в ответ.
Иван впился пальцами себе в волосы и потянул их с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Это я отмечала скорее десятым взглядом, чем реально наблюдая за мужем.
– Не о ней. О нас, - тихо попросил муж.
Я неспешно налила себе большую кружку чая. Сделала пару бутербродов. Раньше бы первым делом удостоверилась в том, что муж не голоден. Стала бы кормить его. Сейчас же устроилась рядом и, начав уплетать еду (с весьма реальным аппетитом, кстати говоря), поинтересовалась:
– И что мне хочешь сказать еще? Я же говорила - беги к Светочке. Больше не нужно никаких отмазок. Иди к ней, ты же так скрывал ваши встречи. А сейчас нечего скрывать - лети!
Я криво улыбнулась, но позволила этой эмоции лишь на мгновение задержаться на лице. После же вновь вгрызлась в бутерброд, уделяя ему гораздо больше внимания, чем Ивану.
Потому что теперь все было максимально верно. Я должна была думать о себе, а не о том, что там нужно было мужу, едва ли не бывшему.
– Я не хочу никуда бежать, - сказал Ваня и я, отложив еду, вытерла руки о салфетку.
Чего мне стоило в этот момент быть спокойной, ведало лишь провидение. Как я подносила чашку к губам и при этом у меня не дрогнул ни один мускул - знало тоже только оно, никто кроме.
– Но бежал же. Встречался с ней. Врал…
– Мия…
– Что?
– Я вскинула голову и криво усмехнулась.
Напротив сидел едва ли не незнакомый человек. Да, в тот момент, когда мы с ним просто дружили и он изливал мне душу, в том числе по поводу Светы, мне казалось, что он близок. Но сейчас, создав с ним семью, знала ли я его? Теперь я не была в этом уверена.
– Чего ты хочешь, Вань?
– спросила я, отставив чашку и тарелку.
– Я не понимаю… У тебя есть все. Я - была вся твоя. Ребенок. Дом - полная чаша. Может ты - мазохист? Может тебе нужно, чтобы больно и с нервом? Так подожди, пока Никитка подрастет, и я тебе устрою. Но сейчас дай мне быть с тобой на равных. Дай перестать быть уязвимой, раз уж мы оба - родители. Дай сыну подрасти, и я тебе отвечу той же монетой. И будет у нас с тобой у обоих все на нерве. Так, как нужно тебе. Так, как нужно мазохистам.
Иван смотрел на меня так, словно видел впервые. А у меня внутри такая горечь разлилась, что даже если бы я засыпала ее тонной сахара - этот вкус бы не изменился. И осознание пришло - ему совсем не нужна я обычная и привычная. Ему нужно другое.
– Я не мазохист, Мий, - приглушенно выдавил из себя Иван.
– И я не хочу, чтобы ты отвечала мне той же монетой.
– Потому что тебе это не понравится?
– Мои губы, помимо воли, растянулись в кривой улыбке.
– Потому что ты начнешь ложками есть то, чем все это время потчевал меня? Не эгоистично ли это?
Снова он смотрел на меня так, будто в голове у него возникло сомнение, что он женился именно на той женщине, которую сейчас видел перед собой. Что ж… наверно, сейчас мы с ним оба подошли к тому моменту, когда удивление от новой реальности оставляло в душах обоих свой неизгладимый отпечаток.
– У меня с ней ничего не было, - понизив голос, проговорил Ваня.
– Ты это уже слышала.
– Ага, слышала, - кивнула и прикрыла глаза.
– И от тебя, и от нее.
Я взяла паузу. Начала мысленно подбирать слова, которые нужно было сказать. Не хотелось, не требовалось. Просто их действительно необходимо было озвучить именно в определенном формате. Ибо у нас был Никитка. Ибо я должна была думать в первую очередь о сыне.