Чемодан пана Воробкевича. Мост. Фальшивый талисман
Шрифт:
Кутковец сидел раскрыв рот — не верил. Жена заплакала.
— Бог свидетель, пан–товарищ, — застрекотала она радостно, — мы ничего плохого не делали…
— О том, что мы тут были, никому ни слова, — предостерегающе поднял вверх палец Сливинский.
«Переиграл», — подумал Дмитро. Но в конце концов, это уже не имело значения. Надо было спешить: напрасно потеряли час, а должны побывать еще по двум адресам.
Пан Модест оказался предусмотрительным. Не сразу пошел к машине и задержал
— Посмотри там, парень, — послал вперед Дмитра.
«Боится, — понял Заставный. Правда, если бы возле «олимпии» устроили засаду, попал бы в нее один Дмитро. — Пожертвовали мною!» Эта мысль больно уколола юношу, и он впервые плохо подумал о Сливинском. И все же пошел. Не таясь, кичась этим, как бы подчеркивая свое, презрение к тем, что прятались у ворот за углом. Показалось: за машиной тени. Замедлил шаги, но только на мгновение, все равно было бы уже поздно. Когда убедился, что никого нет, вздохнул свободно и долго усаживался в кресле.
Пока разворачивался, подбежали Сливинский и Хмелевец. Залезли на задние сиденья, молчали, пока не отъехали от дома. Потом пан Модест самоуверенно сказал:
— Ну как мы его, а! Наложил в штаны, прошу извинить. Но ведь, если бы чемодан оставался у него, эта свинья никогда бы не сказала о нем ни слова.
Хмелевец что–то промычал в ответ, а Дмитро обиженно молчал. Ехали по темным переулкам. Только раз пришлось выскочить на центральную магистраль, но Заставный сразу же свернул на боковую улочку, избрав значительно более длинный, но зато безопасный путь.
У Валявских был небольшой полукрестьянский домик в три комнаты, затерявшийся среди фруктовых деревьев. Это вполне устраивало Сливинского — подальше от чужих глаз, как, наверное, устраивало когда–то и Воробкевича: в большую коммунальную квартиру он бы не сунулся.
Калитка не поддалась, но Дмитро перелез через забор и отодвинул простой железный засов. Обошел собачью конуру, пса не было, или крепко спал — не лаял. Постучали. Долго не отвечали, пока Хмелевец не спустился с крыльца и не забарабанил в окно. За занавеской мелькнуло лицо.
— Выйдите, — крикнул Хмелевец, — есть дело, мы из милиции!
Женщина смотрела нерешительно и поверила, лишь увидев Дмитра в военной форме. Открыла, включив свет в передней.
Ввалились, оттерли хозяйку к стене.
— Гражданка Валявская? — грозно спросил Сливинский, измерив ее взглядом с ног до головы. Ничего, под сорок уже, но сохранилась хорошо. Фигура не расплылась, и лицо еще не подурнело. Правда, морщинки у глаз, но у кого в сорок нет морщин?
— Да, я Нина Петровна Валявская! — ответила она с достоинством. — Но какое вы имеете право вот так врываться ночью в частный дом.
— Поговори тут! — с присвистом выдохнул Хмелевец. — Она
— Пройдемте, — охладил его Сливинский, — у нас есть ордер на обыск дома.
Первая комната служила гостиной: красиво, но несколько старомодно меблированная, с большим вытертым ковром на полу.
— Прошу предъявить ордер на обыск и документы… — протянула руку Валявская.
— Грамотная! — скривился Хмелевец и помахал перед носом женщины красной книжечкой, не раскрывая ее.
Сливинский положил на стол ордер и дал посмотреть удостоверение.
— Ну что ж, — сразу как–то съежилась женщина, — делайте свое дело… А понятые?
— Обойдетесь… Кто еще в доме? — Сливинский подошел к двери, ведущей в другую комнату.
— Только я и дочь. Она в спальне. — Валявская кивнула на другую дверь.
— Разбудите…
Женщина пошла в спальню, пан Модест — за ней.
— Девушка спит и не одета, — попробовала протестовать Валявская, но Сливинский оборвал ее:
— Мы тут не будем разводить китайских церемоний. Поднимите дочь, но разговаривать с ней запрещаю. Я не буду смотреть…
Девушка сама вышла в гостиную. Мать в молодости была хороша, а эта — просто красавица. Большие темные глаза, прямой точеный нос, нежный овал щек. А скромное платье натягивалось на такой высокой и красивой груди, что пану Модесту на мгновение захотелось бросить все к черту… Обуздал себя, пригласил мать и дочь сесть, начал учтиво:
— Нам известно, что у вас несколько дней прятался товарищ вашего покойного мужа, бывший преподаватель гимназии Северин Воробкевич. Не так ли?
— Так, — подтвердила женщина, — но почему же прятался? В гостиницах трудно с местами, и вполне естественно, что он остановился у нас. Правда, просил не афишировать его пребывание в городе, потому что разошелся с женой и не хотел, чтобы она узнала.
— И вы ему поверили? — нагло рассмеялся Сливинский. — Конечно, вы не знали, что Воробкевич — известный бандеровец, бандит, и Советы давно уже разыскивают его?
«Первая ошибка, — определил для себя Дмитро, просматривавший вещи в комоде. — Кто же так скажет: «Советы»?»
Пан Модест сам понял, что допустил промах.
— Так, кажется, вы называете Советскую власть? — сделал он неуклюжую попытку поправиться. — И вы не знали, что Воробкевич еще до войны вступил в ОУН?
Валявская непонимающе смотрела на Сливинского. Наконец пришла в себя.
— Так вот почему он исчез, когда я предложила прописаться… — тихо сказала она. — Какой подонок!
— Давайте без эмоций, гражданка Валявская! — громыхнул кулаком по столу Сливинский. — Говорите правду — мы все знаем и вам только хуже будет!