Чемодан пана Воробкевича. Мост. Фальшивый талисман
Шрифт:
— Необходимо установить, — глухо сказал Левицкий, — был ли чемодан на квартире Валявских. Это очень важно: будут искать его или уже нашли…
— Не вижу возможности.
— Следует произвести тщательнейший обыск в доме Валявских. Я сам поеду туда. Распорядитесь, чтобы поставили постового у дома и никого не пускали. Где «опель–олимпия»? Надо немедленно взглянуть на нее.
— Я приказал доставить ее в наш гараж.
— Прекрасно. — Левицкий уже направлялся к двери. — Тогда не будем терять времени.
Иван Алексеевич зашел в отведенный ему кабинет за шляпой. Когда уже запирал дверь, услышал телефонный звонок. Вернулся, снял трубку.
— Ну что ж, товарищ полковник, — услышал то ли торжественный, то ли встревоженный голос Трегубова — не разобрал, — все это были цветочки, а ягодки впереди, кажется. Спускайтесь вниз, встретимся у выхода.
— Что?.. — начал Левицкий, но Трегубов не дал договорить:
— Я еще и сам не сообразил… Спускайтесь…
Их уже ждала большая черная машина с порученцем на переднем сиденье. Левицкий молча уселся сзади — -ждал, пока Трегубов сам расскажет, куда и зачем едут.
— У вас железный характер, — заметил тот, — я бы уже не выдержал…
— Привычка, — пожал плечами Иван Алексеевич, — без выдержки у нас нельзя.
Трегубов пропустил намек мимо ушей или просто не заметил его. Сказал, пристально глядя на Левицкого:
— Только что дежурному по управлению звонил профессор Янышевский. Это, — пояснил он, — какая–то лингвистическая знаменитость, человек с европейским именем… Но не в этом дело. Говорит, что сегодня ночью работники госбезопасности забыли у него ордер на обыск. Забрали какой–то чемодан, а ордер забыли… Кстати, профессор живет на Самборской!
Левицкий на секунду закрыл глаза.
— Может, милиция? — спросил он.
— Прокуратура не выдавала ордер.
— Любопытно… Мы едем к профессору?
— Да.
— Как его имя и отчество?
— А бог его знает…
— Можно уточнить?
Трегубов положил руку на плечо шофера.
— Остановись возле телефона! — приказал он. — Леша, позвони в университет.
— Борис Вадимович… — сообщил порученец через несколько минут.
— Зачем вам его имя? — пожал плечами Трегубов, когда тронулись. — Не все ли равно?
— Человек с европейским именем — это вы сами сказали, профессор университета. Ему будет приятно, если мы станем называть его неофициально. Между прочим, я и дворника называю по имени и отчеству…
Трегубов с удивлением посмотрел на Левицкого, но спорить не стал…
— Приехали… — Порученец показал на красивый особняк, обвитый плющом.
Теперь родственница не рассматривала посетителей в глазок, а открыла, как только порученец позвонил. Проводила в кабинет. Профессор стоял у стола, как и ночью, только теперь на нем был не халат, а темный костюм, накрахмаленная сорочка с галстуком. Поклонился посетителям, приглашая сесть, и сам сел, положив руки на стол, старческие руки с узлами вен и дряблой кожей.
— Я — начальник областного управления государственной безопасности, — представился Трегубов, предъявив удостоверение. — Полковник Левицкий из министерства…
Янышевский внимательно посмотрел на удостоверение, вынул из ящика стола бумагу, протянул Трегубову:
— Вам знаком этот документ?
Трегубов посмотрел, передал Левицкому.
— Фальшивка, — констатировал тот. — К тому же очень неуклюже подделана.
— Я не специалист по криминалистике, — сухо сказал профессор, — и я не должен толковать документы. Не кажется ли вам, что это ваша обязанность?
Трегубов покраснел. Левицкий взял инициативу в свои руки.
— Ваше замечание справедливо, Борис Вадимович, наши органы для того и созданы, чтобы охранять честных людей от врагов и мерзавцев. Но ситуация сейчас такова, что требуется ваша помощь. Не сможете ли вы подробно рассказать о том, что произошло здесь сегодня ночью?
Профессор сидел прямо, смотрел перед собой, и его волнение проявлялось лишь в том, что он слегка похлопывал ладонями по полированной поверхности стола.
— В начале пятого меня разбудила родственница, которая ведет наше хозяйство. — Профессор говорил так, будто читал лекцию в университете: ни к кому лично не обращаясь. — Сказала, что пришли из госбезопасности, я велел впустить. Вошли трое, двое в штатском, третий в военной форме с пистолетом, в кобуре. Предъявили этот ордер на обыск и поинтересовались чемоданом, который полгода назад оставил на хранение сын моего покойного коллеги Северин Воробкевич. Вели себя вежливо, оснований для сомнений у меня не было, поэтому я и отдал чемодан. Вот, собственно, и все.
— Вас не удивило, что полгода никто не приходил за чемоданом? — быстро спросил Трегубов.
Профессор впервые посмотрел на него:
— У меня много своих дел, и я забыл о чемодане.
— И не поинтересовались его содержимым?
— Не имею привычки рыться в чужих вещах.
Разговор начинал приобретать нежелательный характер, и Левицкий решил вмешаться.
— Прошу извинить, Борис Вадимович, — повернулся он к профессору, насколько позволяло кресло, — я хотел задать вам еще один вопрос. Вы — единственный человек, который видел этих людей и может описать их приметы. Речь идет о задержании государственных преступников, которые, кстати, подозреваются в убийстве двух беззащитных женщин. И кто знает, что еще они могут натворить!
— Любопытно, — встрепенулся профессор, — я бы никогда не принял их за бандитов. Производили впечатление интеллигентных людей. Хотя, — задумался он, — разговаривал со мной только один. Седой, высокого роста, с правильными чертами лица, я бы сказал, римский профиль. Несколько сутулый. На нем был темно–синий костюм. Я бы дал ему лет пятьдесят или несколько меньше. Второй… — он потер лоб, — нет, я его не запомнил… Лысый и, кажется, курносый. Лет сорока. И третий — в военной форме, совсем юный. Помню только, что розовощекий и белокурый…