Чемпионат
Шрифт:
Свет в окне стал меркнуть, вечерело. В коридоре послышались шаги, и дверь распахнулась. Человек в военной форме неуклюжей фигурой на миг закрыл проём, но затем посторонился и в комнату ворвалась Лера.
– Юрка! – она уронила себя в его объятия, пушистой шапкой защекотав лицо. – Вечно ты с приключениями. – Лера напустила в голос суровости, но глаза блестели радостью встречи.
– Я тоже соскучился, - Бобров погрузился в любимые глаза. Перевёл взгляд на охранника. Тот оказался чутким и вышел, захлопнув дверь. – Я тут подумал, что, может,
– Юра, вот что за ерунду опять ты городишь? Ну, какие показы, ну что мне нужно бросать?! Я не с тобой, потому что мешаю тебе, я же знаю. Я же готова за тобой на край света, быть женой декабриста, сидеть в плену у чурок, мёрзнуть в Антарктиде! – Лера то ли возмущалась, то ли признавалась в любви.
Бобров смотрел на спровоцированную бурю и наслаждался. Он улыбался и не думал о опостылевшем футболе, о постоянной борьбе и хмурых мыслях, о раздербаненной стране и вечной несправедливости. Невесёлую завесу в который уже раз снимала любимая женщина. Она продолжала что-то говорить. Она стукала миниатюрными кулачками в его грудь и изрекала упрёки. Потом она внезапно замолчала и вместе с ним утонула в поцелуе.
Их разрыв не первый раз оказался хилым и невзрачным ростком на поле большой любви. Мужественный в кривом современном мире, Бобров, припадал на колени перед Лерой, вновь отдаваясь ей без остатка. Он знал, что она всегда поддерживала и будет поддерживать его. И ему вновь не хватило воли перестать мучить её вечно неустроенной жизнью, зыбкими целями и мало перспективным бытом. А Лере не хватило бы никакой гордости, чтобы обижаться на то, что её любимый отказывает ей в роли верной попутчице на этом кривом и липком пути.
– Ганже я позвонила. И родителям твоим. Сказала, что ты заглох, и скоро я тебя найду. А Серёжа переполошился, ласково назвал тебе «хренов романтик» и «сказочный раздолбай». Сказал, что уладит и подтвердил, что ты здорово нарушил местный Алгоритм. Тот самый, что с большой буквы «А».
– Тьфу на них с высокой колокольни. Сейчас выпустят, поедем на хутор. Мама борщ сварит. Сбегам на сопку. Ты свою аристократическую бледность сгонишь румянцем…
– Получишь у меня за «аристократку», - Лера вновь ткнула его кулачком. – Гражданин, выпускайте уже нас, - она постучала в дверь.
Дверь открыл всё тот же добродушный парень.
– Куда же я его выпущу? Вы вот, пожалуйста, выходите. А по поводу нарушителя никаких распоряжений не поступало.
– Как не поступало? Вызовите начальника! – Лера была решительна и напориста. Парень опешил, сконфузился и прикрыл дверь. – Побежал за начальством, - Лера была довольна. – А ты бы вот вечно о себе не можешь позаботиться.
– Для этого у меня есть ты. – Бобров улыбался. – Ты не запарилась в своих мехах?
– У меня ж чёрти-то что на голове! Перестань! – Лера пресекла попытки снять с ней шапку.
– Лерка! Ты что, меня стесняешься? – Юра захохотал.
–
Они наслаждались, вновь обретшие друг друга, забывшие о решётке на окнах и запертой двери. Был только момент, тот драгоценный момент, которым они дышали, и который должен был ускользнуть как облачко дыхания на морозе.
Дверь вновь отворилась, и ввалился тот хамоватый толстяк, что пинал Юру, когда его только «приняли». Губы его были презрительно слюнявы.
– Можете сваливать. И, если ещё хоть раз… прямой наводкой! – он был зол. – Мне всегда не нравилось, как ты играешь. – Толстому явно очень хотелось пнуть Юру ещё раз.
На выходе стоял Юрин экранолёт, помятый, но, по всей видимости, способный к передвижению. Вдвоём впихнувшись в не самую просторную кабину, они неспешно тронулись на юг. Отъехав немного, остановились. Их просто отпустили, не сказал, куда можно, куда нельзя, где граница и какая обстановка. Юра заподозрил неладное в эдаком спокойствие, но задвинул предчувствия, произвёл рекогносцировку. Тут видофон разразился звонком и нарисовался Ганжа.
– Ты беспросветный олух! – Сергей был, как всегда, приветлив.
– И тебе здравствуй, мой сердечный друг.
– Куда вы там намылились? Быстро ныкайтесь на Обь и гоните в Новосибирск! Там дружественные должны быть граждане. Сейчас там как раз будет заварушка на границе, вы проскочите. Иначе изымут вас из Алгоритма, как «дары природы». К родителям не вздумайте соваться пока. Как-нибудь в другой раз. Валите всё на меня, они меня любят, - только в конце эмоционального спича, Ганжа улыбнулся и выскочил из эфира.
– Заботливый он у нас. Хоть и ругачий, - Юрий грустно покрутил головой. – Родители расстроятся. Да, понятно, что лепоты ждать не приходиться. Как только счастье помашет хвостом, жди пакостей и неприятностей. И, главное, что ты отхватываешь этого по полной…
– Ты опять?! – Лера взвилась.
– Молчу, молчу! Не хватало мне ещё очаровательной фурии в кабине.
– То-то. Лучше жми, давай на газ. – Лера раскомандовалась.
***
Баркас вскоре приблизился к берегу и ребята замахали оранжевыми манишкам, используемые обычно для проездов по оживлённым дорогам. На приближающийся корабль из деревни вырулил замызганный джип. Вылез из него крепкий парень лет тридцати пяти.
– Привет, ребят! Куда везут? – Улыбкой он сразу расположил к себе.
– Здравствуйте, - Юра пожал протянутую руку. – Да кто ж знает? Надеемся поближе к Иркутску переехать, а то везде, наверное, размыто.
– Мне бы тоже в ту сторону.
Пока к ним навстречу отчалил небольшой шлюп, разговорились. Водителя джипа звали Тимур. Он путешествовал тоже. Но на четырёхколёсном транспорте. Москвич, он хотел «Глянуть на страну, пока ещё не растащили совсем» - и вот уже два месяца колесил по Сибири.