Чемпионы Темных Богов
Шрифт:
— Он бросил тебя, Астреос, — пробился сквозь боль голос Издубара. — Ненавидь нас, если хочешь, но увидь его таким, каким он есть. Он — сын предательства. Он привел тебя к такой судьбе и бросил тебя. И ты закончишь свои дни здесь, верный повелителю, который воспользовался тобой и выбросил.
Он чувствовал, как психический огонь проникает все глубже в разум, облизывает его волю, давит на каждую слабину. Сквозь него хлынули ощущения и эмоции: экстаз, ненависть, радость, ярость, недоверие.
И над всем этим стоял образ, говоривший голосом, похожим на Тидиаса. «Ариман сделал все это ради своего легиона, но даже тогда он убил Амона. А что же ты?»
— Ты для него меньше чем ничто, — произнес Издубар. — Инструмент, оружие, брошенное на поле боя.
Боль объяла все естество Астреоса. Его тело билось в оковах, скрытая под маской голова выворачивалась из стороны в сторону. Одно из сердец взорвалось в груди. Ребра и позвоночник затрещали, когда мышцы свело судорогой. Легкие начали опадать. Появился запах варящегося жира и озона. Он подумал о Рубрике, о моменте, когда Ариман изменил свой легион, и задался вопросом, могло ли заклинание походить на то, что происходило с ним сейчас, могли ли Тысяча Сынов испытывать такую же боль в момент превращения.
«Я никогда не был одним из них, — крикнул голос с границы боли. — Я никогда не буду одним из них».
— Атеней, — слово прорезало боль и прозвенело во мраке. Боль ослабилась, став окаймленным огнем клинком у его сознания. — Атеней, — выдохнул Астреос. Пот градом катился по его коже, грудь тяжело вздымалась, когда из уцелевшего легкого со свистом вырывалось дыхание. — Он ищет Атеней Калимака. Вот почему он пришел за той, что звалась Иобель. Он увидел это в ее разуме. Шанс, это был лишь шанс, но он последовал за ней. Он хочет узнать, где Атеней, и как он защищен.
Молчание наполнилось его натужным дыханием. Издубар смотрел на него твердым взглядом. Кендрион стоял неподвижно, скрестив руки на гарде меча, серебряные доспехи источали эфирный туман и тающую изморозь.
— И когда он получит эти сведения, он отправится туда?
— С силой, достаточной, чтобы сокрушить любые препятствия.
— Расскажи мне все.
И он рассказал. Астреос рассказывал, как будто в его душе прорвало плотину, и последние частички его естества хлынули из озера сомнений и ненависти. Он рассказал о Кадаре, о существе, которое теперь носило его кожу. Он рассказал о том, как умер Тидиас. Он рассказал о Кадине, и о том, что осталось от его потерянного брата. Он рассказал о Круге, который Ариман собрал вокруг себя, об отступниках и колдунах, и о кораблях, чьи корпуса шевелились, будто живые. Он рассказал им обо всем, что мог вспомнить.
В самом конце Астреос просто лежал, чувствуя кровь в своем дыхании.
«Я умираю», — он попытался подумать о том, что только что сделал, но теперь в его разуме осталась лишь ноющая пустота. Варп вокруг него смещался, течения, посмеиваясь, дергали его изорванные мысли.
— Спасибо, — произнес Издубар. — Я не могу простить тебя за то, кто ты есть, но спасибо тебе. Ариман проиграет. Мы будем ждать его.
— Если уже не слишком поздно, — послышался из теней голос старухи.
Издубар молча наблюдал за Астреосом, а затем отвернулся. Кендрион не шевельнулся, но посмотрел на Издубара с мерцавшим в серых глазах вопросом.
— Нет, — сказал Издубар. — Пока нет.
Кендрион отвернулся, его доспехи заурчали и защелкали. Последнее, что увидел Астреос, прежде чем техножрецы отключили сервочереп, были трое закутанных во тьму серафимов, выступивших вперед. Касание варпа ослабело, и в последний момент, прежде чем оно полностью исчезло, ему показалось, будто он услышал пощелкивающий смех, словно облако ворон, взывающих к мертвецам.
Пещера полнилась искрами и тенями. Иобель сидела и смотрела на огонь, что плясал на груде поленьев. Она задрожала, невзирая на тепло, и плотнее укуталась в старое одеяло. По другую сторону желтых языков сидел Ариман. По крайней мере, она думала, что это Ариман, ибо кем еще он мог быть? На нем была рваная красная одежда, его голова скрыта под капюшоном. Руки, ворошившие костер палкой, покрывали шрамы, кожа была бугристой и блестящей. Он ничего не говорил, просто наблюдая за тем, как древесина раскалывается и потрескивает, перегорая.
— Я помню, — произнесла она, и услышала вызов и злость в своем голосе. — Я помню каждый шаг, что привел нас сюда. Это разве не ошибка? Разве мне не следовало полагать, что все это реально, как раньше? В чем подвох?
— Подвох? — раздался голос позади нее. Иобель развернулась. Ариман стоял у нее за спиной, его лицо было открыто, гладкая кожа смазывалась от игры теней и света. Он был в белых одеяниях, и сжимал в руке истертый деревянный посох. — Зачем мне обманывать тебя сейчас, Иобель?
Она оглянулась на фигуру в красном капюшоне.
— Он не видит меня, — отозвалась фигура сухим, как жажда, голосом. — И не слышит, — из черноты под капюшоном на нее посмотрела единственная точка синего света. — Я тут ради тебя, и только тебя.
— Что тогда это? — она указала на фигуру в капюшоне. — Что это, если не очередная уловка?
— Пещера много что символизирует, но сейчас ее лучше всего считать прибежищем, — сказал Ариман, обойдя ее и посмотрев в огонь. — Ты сильно навредила мне, госпожа.
— Он уважает тебя, — сказала фигура в капюшоне. — Знаешь, когда он в последний раз уважал человека? — Иобель окинула их взглядом. Что это? Ей требовалось хорошенько подумать. Требовалось понять, что замыслил Ариман. Она уже высвобождалась прежде; следовало ли ей повторить еще раз? Она попробовала, но ничего не изменилось.
— Мы бродили в воспоминаниях и по землям разума, — произнес Ариман. — Но там теперь лишь обломки и хаос: воспоминания и образы смешались у меня в голове, — Ариман присел возле костра и положил посох на колени. Он медленно протянул руки к теплу. — У тебя получилось. Впервые за долгое время я чужак в собственных мыслях.
— Ты понимаешь? — спросила фигура в капюшоне.
Иобель покачала головой.
— Кто ты? — спросила она.
— Кто я? — одновременно отозвался Ариман и фигура в капюшоне.
Ариман на мгновение нахмурился.
— Я — тот, кто ищет и знает больше прочих, и делает то, что должно.
— Он — лжец, — произнесла фигура в капюшоне, и Иобель послышался смешок на границе его слов.
Внезапно Иобель ощутила себя невероятно уставшей. Она бежала и сражалась, и сражалась снова, и вспышками видела всю свою жизнь. Даже если она спасется, это лишь продолжится. Она будет бежать до конца своих дней и еще дальше. Лучше умереть здесь, позволить утраченному сновидению о себе самой тихо угаснуть.