Чемпионы Темных Богов
Шрифт:
— Тебе не убежать, — сказал он. Его голос был взвешенным и спокойным. — Отсюда нет выхода, инквизитор.
— Это так, но чего будет стоить одолеть меня? Сколько урона я смогу нанести здесь, внутри твоего разума?
— Ты пробудешь тут до тех пор, пока я не получу желаемое.
— Местоположение и секреты Атенея.
— Ты отдашь мне их, так или иначе. Все, что мне требуется, это потянуться внутрь тебя и взять их. Ты глубоко их погребла, но они там, — Ариман поднял тонкий палец и приложил его к виску. — Я чувствую их.
Иобель держала мысли в готовности, чтобы в случае, если он только пошевелится, сокрушить или изменить другие части
— Зачем его искать? — спросила она. — Ты и так уже знаешь, о чем в нем говорится. Ты ведь был там, разве нет?
Он медленно покачал головой.
— Ошибки, инквизитор. Ошибки, совершенные в прошлом, которых я не понимал, и которые собираюсь исправить в будущем. Вот чем мне поможет Атеней.
Тогда она рассмеялась, и звук этот заставил содрогнуться растрескавшиеся стены.
— Ты желаешь искупления?
— Не того искупления, что может предложить твой род, инквизитор.
Его глаза ярко блестели на неподвижном лице. Смех умер у нее в горле.
— О, великий Трон на Терре, это правда.
Ариман вздохнул.
— Я разрушил все, что хотел спасти. Это — мое бремя, но я освобожусь от него.
— Твое бремя? Ты проклят, Ариман. Для твоего рода не уготовано спасения в аду.
— Как я могу предать что-то, чего более нет? Империум, которому ты служишь, не тот Империум, который я помогал создавать.
— Тогда какое спасение ты ищешь?
Глаза Аримана расширились, а затем его взор затвердел.
— Единственно важное, — мягко произнес он, и словно бы вздрогнул. Когда он вновь посмотрел на нее, его очертания будто размылись и растянулись. Свет у него за спиной померк до теней. — Ты говоришь об Империуме и нашем роде, но что насчет твоего рода, а, инквизитор? Я твоими глазами видел, что творил ваш род. Я видел миры, что сжигали ради единственной жизни. Я слышал аргументы о том, что нужно сделать ради общего блага. Я касался пепла, что оставался после вас. Ты спрашиваешь, какое у меня может быть спасение. А я спрашиваю у тебя, какое может быть у тебя?
Она ощутила, как дворец вокруг нее смещается, коридоры перестраиваются, чтобы пленить ее, а стены вырастают, дабы закрыть двери в другие части разума Аримана.
— Невиновных нет, — сказала Иобель. — Если мы не будем действовать, то кто будет? Правота не делает меня бесчеловечной, а только заставляет видеть в бесчеловечности необходимость. Но то, что делаешь ты, это совсем другое, это кострище, разведенное из здравомыслия ради ложных идеалов.
Ее разум отмечал каждую деталь, которую она могла ощутить, изучить, попробовать. Но когда Иобель открыла рот, чтобы заговорить опять, то поняла, что время ее подошло к концу. Ей оставалось лишь одно.
— Хорошие слова. То же я могу сказать и о тебе, Селандра Иобель, — Ариман кивнул с грустной улыбкой.
— Можешь, но есть разница.
Ариман приподнял бровь.
— Правда на моей стороне, — произнесла она и метнула всю мощь своего разума в воображаемый мир, словно шаровой таран.
Стены и потолок вокруг нее развалились на части. Осколки камня, дерева и стекла завертелись в воздухе наперекор силе притяжения. Иобель воспарила сквозь разрушение, а затем вырвалась наружу, на солнечный свет. Из ее плеч выросли крылья, доспехи укрыли ее кожу серебром. Она нырнула, врезалась в белую башню, и почувствовала, как та рушится от ее касания. Наполовину сформированные образы воспоминаний пролились в залитый солнечным светом воздух, развеваясь, словно шелковые флажки. Она спиралью ринулась обратно к дворцу, неся следом за собой ударную волну разрушения. Вокруг нее закрутился циклон из раскрошенного камня, стекла и дерева, когда она в полете пронзила дворец насквозь. Иобель вновь взмыла под солнечные лучи. Свет в небесах переливался между неоново-белым и желтым. Она не знала, куда подевалось проявление Аримана, но каждый камень здесь был фрагментом его разума, который следовало сокрушить, каждая башня — столпом его мыслей. Иобель не сомневалась, что не переживет этого, но она твердо решила сломить его прежде, чем тот отнимет ее познания.
Она приземлилась на вершину башни. Под ногами вздрогнули белые камни, когда Иобель схватилась за них. Мир вокруг нее содрогался, небеса расплывались. Он пытался стряхнуть ее, пытался выплюнуть. В выси, на солнечном лике расплывалось черное пятно, растекаясь по его полыхающему кругу. Ей нельзя было останавливаться. Она вцепилась в парапет, подтянулась, и прыгнула прежде, чем башня обрушилась.
В воздухе разнеслось воронье карканье, громче рокотания падающих обломков и раскалывающегося камня. Далеко внизу она услышала биение тысяч крыльев.
Она приземлилась на более высокую башню. Камни пошли трещинами. Вокруг нее поднялся рокот крошащегося мрамора. Она ступила еще шаг, когда прямо у нее за спиной обвалилась половина верхушки башни. Иобель прыгнула, расправив крылья. Она бросила взгляд вниз. Башня исчезала из поля зрения, рассыпаясь фонтаном пыли и камней. Вокруг нее начало обрушиваться больше и больше шпилей, блоки и осколки стекла посыпались в разверзшуюся внизу бездну. Иобель взмахнула крыльями и взмыла к солнцу, которое уже превратилась в черный диск.
— Иобель! — от рева содрогнулись сами небеса. Она посмотрела вниз и увидела, как Ариман поднимается из рушащегося дворца. Он явился стаей ворон, штормом черных крыльев и резкого карканья. Птицы хлынули к Иобель, двигаясь все быстрей и быстрей от исчезающей земли и обваливающегося в пропасть дворца. Она почувствовала, как ее крылья наливаются свинцом. Иобель попыталась сосредоточиться, удержаться за идею полета, но безуспешно. Воронья стая окружила ее. Голубое небо скрылось за черными перьями. Карканье падальщиков ставало все пронзительнее и пронзительнее. Она поняла, что кричит, когда воронье полностью поглотило ее.
— Попалась, — промолвил Ариман хоровым криком ворон.
Иобель хлестнула силой своей воли, но сотни когтей и клювов впились ей в плоть, разрывая ее сознание на куски, пока она падала и падала в бесконечную пустоту.
— Это не принесет тебе избавления, — собрав остатки сил, выкрикнула Иобель, когда Ариман разорвал последние ее воспоминания, а потом не осталось ничего, кроме карканья ворон и терзания когтей.
Внутри Астреоса взорвалась боль. Она была повсюду, жаля его от глубин души до кончиков пальцев. Он горел и становился льдом, и кровоточил, и рассыпался прахом. Он отпрянул, пытаясь превратить свой разум в оружие, призвать варп. Боль росла и росла. Он почувствовал, как ее пальцы продавливают железо, в которое он благодаря тренировкам превратил свой разум. Теперь Астреос вспомнил все, каждое мгновение — от башен своего мира рождения, до момента, когда Ариман бросил его труп на полу многоярусного зала. Все вернулась, став таким же внезапным и ярким, как брызги крови на солнечном свете.